Тайны Торнвуда - Анна Ромеро (2013)

Я взялась за ручку, повернула ее. Комната была выдержана в бледно-розовых тонах, с цветочными узорами и белыми стенами. Центральное место занимала двуспальная кровать, застеленная выполненным в технике синели покрывалом цвета мяты. Уютная, красивая комната, но ничем не примечательная. Еще большее сожаление вызывало отсутствие фотографий. Ни Тони или Гленды, ни покойного мужа Луэллы – Клива. Даже ни единого снимка самой Луэллы, и Сэмюэла тоже.

Следующая комната оказалась более скромной. Односпальная кровать придвинута к стене, синее стеганое покрывало недавно выстирано, подушка прислонена к изголовью. Рядом с изножьем кровати втиснут шаткий письменный стол, на котором одиноко лежит атлас. Единственной необычной чертой этой комнаты были рисунки, развешанные по всем стенам: бабочки, цветы, лягушки и гусеницы – маленькие наброски карандашом, несколько из них расцвечены поблекшей акварелью.

Комната Тони.

Несмотря на очевидное старание поддерживать ее в хорошем состоянии, дух печали и одиночества сочился из всех углов. Чувствуя себя незваным гостем, кем я и была, я вернулась в коридор, к следующей комнате.

Как и комната Тони, она поддерживалась точно в том виде, в каком была при жизни Гленды. Оклеенная обоями с желтыми розами, она была светлой и воздушной, как мечта. Свежезастеленная кровать, взбитые подушки. На сиденье под окном брошены любимые плюшевые мишки и тряпичная кукла из трикотажа. Кое-что указывало здесь на шестнадцатилетнюю девочку: напротив двери приколотый постер с Дэвидом Боуи, набор косметики, стопка потрепанных журналов «Долли», лежащих на туалетном столике, и школьный джемпер, брошенный на спинку стула перед ним.

Следующая комната была похожа на кабинет, хотя, судя по пыли, его уже давно не убирали. Кровать здесь отсутствовала, стояли лишь письменный стол и большое, глубокое кожаное кресло, рядом с ним – наготове старинная лампа. Книжные полки прогибались под тяжестью сотен книг – запыленная старая классика издательства «Пенгуин», кулинарные книги и справочники по садоводству, ряды зачитанных книжек в бумажных обложках на верхних полках, как голуби на насесте.

Единственным свидетельством того, что здесь когда-то была спальня, служил платяной шкаф, засунутый по запоздалом размышлении за дверь. Похоже, в свое время он принадлежал ребенку – выкрашен в голубой цвет, сверху стоит модель корабля.

Бормотание голосов, донесшееся с веранды, напомнило мне, что я отсутствую слишком долго, но я не могла устоять.

Подойдя к шкафу, я открыла дверцу.

В лицо пахнуло нафталином. С одной стороны было место для одежды на плечиках, пустое, за исключением россыпи высохшей моли. С другой – неглубокие ящики, в каких хранят белье. В верхнем в беспорядке лежали бумаги: документы на дом, извещения о тарифах, счета за ремонт бытовой техники. В следующем ящике я обнаружила скакалку, коробку из-под сигар, полную сухих роз, обратившихся в пыль, и коллекцию жестяных коробочек для пастилок, набитых ржавыми шпильками и перламутровыми пуговицами. В нижнем ящике лежал большой фотоальбом, стянутый черной лентой, чтобы не высыпались отвалившиеся страницы. Развязав ленту, я открыла альбом.

Согласно рукописному пояснению, первый снимок был сделан в 1931 году, а последующие располагались в хронологическом порядке. Это все было семейство Джерменов. На фотографиях, в основном размером со спичечный коробок, были запечатлены люди, лица которых расплылись от времени. Дети верхом на лошадях, мужчины с винтовками на плече, с собаками у ног, женщины с младенцами на руках. Я выискивала знакомые имена, но лишь спустя полдюжины страниц ситуация стала интереснее.