Тайны Торнвуда - Анна Ромеро (2013)

Над надписью «Клив, 1939 год, семь лет» красовалось пустое место – фотографию убрали. На следующей странице – новые пустоты там, где могли быть другие снимки: юный Клив и его отец на рыбалке в 1940 году; Клив рядом с отделением почты в 1942 году. Я перевернула еще несколько страниц и наткнулась на очередное пустое место; оно было подписано: «Клив и Луэлла в день свадьбы, 1968 год». Я перелистала альбом, пропуская фотографии Тони и Гленды в детстве, ранние снимки Луэллы, на которых она выглядела стройной и серьезной. Но затем пустых мест стало больше, чем снимков. Совершенно очевидно, что убрали все фотографии Клива – от детских до взрослых. Не пощадили даже семейные фото. Если в подписи значилось имя «Клив», фотография отсутствовала.

Я вспомнила, что Кори говорила мне о Джерменах и какой дружной, склонной к веселью семьей они были. Но разве не сказала она, что Луэлла попросила у Клива развода? Я задумалась. Это лишь показывает: не всегда вещи таковы, какими кажутся. Размышляя над этим, я снова завязала ленту и убрала альбом в ящик.

Когда я закрывала шкаф, на веранде вдруг яростно залаял пес.

Я выскочила в коридор и заставила себя помедлить минутку, чтобы успокоилось сердцебиение.

В этот самый момент я и увидела картину, написанную, разумеется, Тони – его уверенные линии и живые краски ни с чем нельзя было перепутать, даже в этой ранней работе. Маленькое произведение, не больше страницы из книжки карманного формата, было заключено под стекло в чрезмерно большую рамку, которая усиливала хрупкую красоту картины. Это была ботаническая зарисовка – местная росянка с золотистыми усиками и липкими малиновыми волосками. На блестящем листе даже сидела пойманная мушка. Пока я его разглядывала – затаив дыхание, прикованная взглядом так же крепко, как мушка, – всплыло воспоминание.

Это случилось летом, ясно сохранившись в памяти, потому что я забеременела Бронвен и чувствовала себя ужасно неловко, однако же светилась от радости, которой никогда раньше не испытывала. Мы с Тони гуляли в саду в нашем новом доме в Альберт-Парке, когда он заметил крохотную капустную совку, попавшую в паутину. К тому моменту, как мы ее нашли, совка извивалась слабо, ее тельце было обернуто липкими нитями, – большой золотистый паук-кругопряд потирал лапки на краю паутины. Тони настоял, чтобы мы остановились, и потратил не меньше десяти минут, освобождая несчастную совку, которая упала в траву и затерялась, без сомнения погибнув.

После этого Тони был подавлен. Помню, я гадала: всем ли художникам свойственны подобные странности? Это было в самом начале нашей совместной жизни, до того, как я узнала, что Тони относится как раз к таким.

Мои воспоминания были прерваны тявканьем с повизгиванием. Я поспешила вернуться на веранду. Отсутствовала я слишком долго и чувствовала, как краска вины ползет по шее. Луэлла догадается, что я всюду совала свой нос. Для прикрытия я придумала ложь и мысленно опробовала ее, чтобы она звучала естественно: «Понимаете, я последовала примеру Бронвен и пошла посмотреть на картины Тони. Надеюсь, вы не против, они такие милые, правда…»

Я могла не тревожиться.

Луэлла дразнила пса печеньем с глазурью. Она улыбалась, щеки пылали, а лицо покрылось испариной. Исчезла скромная, нерешительная женщина, которая открыла нам дверь часа два назад. Вместо нее появилась другая, расцветшая к жизни.

– А вот и вы, дорогая, – сказала Луэлла, увидев меня. – Бедный старый Граффи только что станцевал для Бронвен. Думаю, это его утомило.

Бронвен захихикала.

– Мам, ты бы его видела: он встал на задние лапы и прыгал по кругу, как толстый маленький человечек.

– Почему он так дышит? – спросила я, благодарная, что Граффи отвлек на себя внимание. – Он здоров?

Луэлла погладила бультерьера по голове.

– Он уже не так молод… Но посмотрите на его мордаху! Он же точно улыбается. Что ж, милый старый малыш уже много лет не развлекался.