Жар предательства - Дуглас Кеннеди (2015)

Номер был с кондиционером. И относительно просторный. Правда, с балкона, выходившего на узкий глухой переулок, видна была только стена, находившаяся на расстоянии всего десяти футов[111]. Но что особенно меня огорчило, так это беспорядок в номере. Перекрученные простыни, на подушках пятна крови. Неужели рана на его голове все еще кровоточит? Всюду скомканная бумага. Пепельница, полная окурков (а он ведь бросил курить почти сразу после нашего знакомства). Бутылки с остатками вина. А в ванной – нет, это уж слишком! – грязный унитаз.

Я дернула за цепочку бачка. Сняла трубку телефона в номере и позвонила вниз, попросив, чтобы прислали горничную. Потом вернулась в ванную, высыпала содержимое пепельницы в унитаз и еще раз его смыла. Нашла коробок спичек, зажгла парочку, расхаживая между ванной и комнатой, пыталась заглушить вонь туалета и потных простыней, пропитавшую оба помещения. Опорожнила винные бутылки и принялась собирать и разглаживать валявшуюся тут и там скомканную бумагу. Истерзанные рисунки с изображением одинокого человека на пустом пространстве, под которым, вероятно, подразумевалась пустыня. Незавершенные рисунки. В каждом из них было видно, что Полу никак не удавалось придать законченность лицу мужчины – мужчины столь высокого, что он, казалось, возвышается над дюной. На всех автопортретах лицо представляло собой гротескную гримасу. На одних лицо Пола плавилось, на других было выжжено солнцем до неузнаваемости. Среди этих отвергнутых бредовых набросков я нашла несколько едва начатых писем. Моя любовь… Дорогая Робин… ты вышла замуж за человека, который приносит несчастья… Особенно напугали меня две записки, уже частично сожженные, ибо в обеих на обгоревших клочках бумаги повторялось одно и то же слово:

Кончено.

Одна из этих записок и вовсе лишила меня присутствия духа, потому что слово «кончено» в ней, как мне показалось, было выведено кровью.

В дверь постучала горничная. Я попросила ее минутку подождать в коридоре, а сама тем временем быстро позапихивала в урну всю бумагу, сняла с подушек окровавленные наволочки, собрала в кучу грязные полотенца, чтобы не пугать человека. Снова я подчищала за своим мужем и даже, извиняясь за бардак в номере, сунула 30 дирхамов в руку очень юной жизнерадостной горничной.

– Mon mari est bordélique, – объяснила я ей. Мой муж не очень аккуратный человек.

Хаос в номере горничную, казалось, ничуть не удивил.

– Я и не такое видела, – сказала она.

Она попросила, чтобы я вернулась через полчаса.

– Все снова будет в полном порядке.

Разве что по мановению волшебной палочки.

Все мои мысли сейчас занимало только то страшное слово – кончено – на клочках бумаги, валявшихся меж уродливых автопортретов. Я боялась, что, если не спасти…

Нет, даже не думай об этом. Пол здесь, в Уарзазате. Скоро вернется в гостиницу. Я посмотрела на часы. Начало десятого утра. Если он объявится в течение четырех часов, мы купим билеты на парижский рейс и улетим от всего этого.

Но сначала… Я спустилась в вестибюль. Женщина за стойкой регистрации спросила, может ли она чем-то мне помочь. Она также сказала, что ее зовут Ясмина. У меня вдруг возникла потребность поделиться с кем-нибудь своей бедой – не вдаваясь в пикантные подробности, просто сообщить, что у моего мужа случился нервный срыв, что он исчез из нашего отеля в Эс-Сувейре и я через Интернет выяснила, что он находится здесь.

– Вы можете как-то помочь, чтобы отыскать его или хотя бы задержать его здесь и посадить нас на самолет до Парижа?..