Музыка призраков - Вэдей Ратнер (2017)

Тира кивнула, рассматривая истощенный, скелетоподобный ландшафт за раздувавшимися шторками. Пыль поднималась и оседала, дожди смыли кровь, годы складывались в десятилетия, однако прошлое по-прежнему рядом – до него всего-то полвздоха. Стоит выдохнуть, и давнее отчаяние, какого Тира не знала вплоть до рокового дня, разворачивалось в огромную, непреодолимую территорию. Тогда они тоже были на пыльной проселочной дороге, и ее повозка двинулась в одном направлении, а повозка с матерью – в другом, почти сразу скрывшись за стеной пыли. Чаннара лежала на спине, накрытая кромой, и ее босые ноги, торчавшие из повозки, были последним, что увидела Сутира.

Это была тихая, молчаливая смерть. Чаннара умерла, поев тех же маленьких зеленых фруктов, которыми несколько недель назад отравился Рин, приняв их за карликовые манго. Братишка Сутиры был голоден – он голодал наравне с остальными, а в два-три года еще не знаешь, что съедобно, а что нет. Вернувшись с поля, взрослые нашли его на берегу за хижиной: Рин лежал под деревьями, которые один из деревенских стариков назвал дао крапоеу («крокодилов меч»), с длинными зелеными копьевидными листьями. Дыхание мальчика было уже слабым, прерывистым, Чаннара подняла его с земли и без конца повторяла:

– Зачем, зачем, зачем?

Пальцем она пыталась вынуть из его рта то, что он уже проглотил. Рин пробормотал:

– Риса, мама… Риса…

Самообладание покинуло Чаннару, и она закричала:

– Это не рис, малыш, не рис! Это не едят!

Через несколько часов Рин перестал дышать, замер с приоткрытым ртом, словно в ожидании риса, которого у них не было.

После смерти сына Чаннара ушла в себя, как с ней случалось в прошлой жизни, когда она садилась работать над новой статьей. Только на этот раз Сутира видела, что мама не выйдет из этого состояния, потому что у нее нет истории для рассказа, нет слов, способных вернуть ее брата. День ото дня молчание сгущалось, Чаннара увязала в нем все глубже, а потом Сутира увидела мать перед миской тех же зеленых фруктов в соусе из раздавленных свежих перцев чили и соли. Отчаянье во взгляде Чаннары, когда она подняла глаза от своей тарелки, сказало Сутире – уже поздно. Горе тоже яд, и тело Чаннары им переполнилось.

Сутира опустилась на пол напротив матери и сидела, тихо раскачиваясь. Безмолвные реки резали их лица, низвергаясь в разделившую их пучину. Они не разговаривали – о чем было говорить? Сердце выстукивало два слова: «Не умирай». А что творилось в голове у матери, она не решалась даже представить. До той минуты Сутира не замечала беззащитности Чаннары, ее детской хрупкости. Не умирай. Кроме этого невозможного желания, она хотела только утешить свою мать в последние часы.

Ночью Чаннара умерла, и Сутира единственный раз не сдержала громкого рыдания, когда проснулась и нашла мать бездыханной рядом, на соломенной циновке.

Узнав о смерти Чаннары, деревенское начальство выделило солдата увезти труп, чтобы удобрить им поля, согласно революционной практике. Сутире сказали, что она может теперь жить с дедом, бабкой и теткой в деревне, куда их отправили. Доехать туда на повозке можно за одно утро, но ввиду случившегося Сутиру освободили от работ на весь день. Используй это время, сказали ей, чтобы хорошенько обдумать выбор твоей матери, тебя могут вызвать дать критическую оценку ее поступку на ближайшем политсобрании коммуны. Выбор? Какой тут выбор? Здесь кругом одна смерть! Сутиру страшно злила пустота и осточертевший ландшафт, но поднявшаяся пыль заставляла молчать. Единственные звуки издавали колеса повозки, перемалывая кости земли.