Музыка призраков - Вэдей Ратнер (2017)

Как получилось, что после войны прошло уже несколько десятилетий, а страдания народа словно неизбывны? Вначале Тира думала, что привыкнет – повсеместность и обыденность страданий попросту притупят ее чувства, но чем дольше она жила в Камбодже, тем нестерпимее становилось видеть детей, купающихся в открытой сточной канаве, мать, роющуюся в мусоре в поисках пропитания и одежды для своих малышей, и тут же огромные рекламные щиты, призывающие покупать роскошные часы, и закусочные «съешь, сколько сможешь». Вот ослепший отец играет на музыкальном инструменте, а его одетая в лохмотья дочка с недетским самообладанием поет рядом с ним, даря прекрасную музыку миру, который этого не заслуживает. Всякий раз при виде таких картин Тира боролась с желанием отдать нуждающимся все. Она сходила с ума от отчаянья, от ощущения, что ничего, решительно ничего не может сделать. Но были минуты и вроде этой, когда ее охватывала ярость и желание ответных мер, потому что борьба за глоток воздуха, за цель и смысл жизни никогда не бывает бесстрашнее, чем при виде острой несправедливости.

Сейчас они сделали, что могли. Больше дать было нечего. Когда они прощались, кто-то сжал руку Тиры. Обернувшись, она увидела беззубую старуху.

– Моя дочка… – сказала та, – была твоя ровесница.

Особенность утраты в том, что она начинает мерещиться в каждом лице, которое видишь.

– Мне жаль, – проговорила Тира, вспомнив свою бабушку, умершую в безымянной пещере, где они с Амарой ее оставили. – Мне очень жаль, – повторила она.

Старуха кивнула и отпустила руку.

В зоопарке Ла скоро забыла печаль, придя в восторг от попадавшихся навстречу животных. Их приветствовал слоненок с поврежденным ухом, потянувшись хоботом к малышке и выдохнув ей в лицо свой камбоджийский поцелуй. Павлин распустил радужный хвост, и только потом все заметили, что у птицы нет одной ноги. Малазийский медведь с перевязанной лапой, зарывшись носом в открытый кокос, увлеченно его вылизывал, смакуя каждую капельку сока. Перевалившись на спину, он принялся кататься в пыли, не отпуская кокоса, как малыш со своей бутылочкой.

Перед широкой, забранной проволочной сеткой вольерой стайка оборванных деревенских ребятишек с нетерпением ожидала какого-то шоу от гиббонов. Один из мальчишек, с волосами такими же нечесаными и пропыленными, как шерсть обезьян, прижал губы к сетке и издал тихое уханье, обращаясь к самке, сидевшей с серьезным видом. Та заухала в ответ. Мальчишка повторил свой призыв, обезьяна оживилась и ухала, пока ее не затрясло – тело задрожало, будто внутри заработал мотор, и ей пришлось обхватить себя руками, чтобы успокоиться. Мальчишка поклонился, признавая свое поражение, и предложил гиббонихе громовую овацию своей компании.

Нарунн подошел к вольере и попытался повторить фокус, но гиббон, которого он дразнил, повернулся к нему спиной с угрюмым пренебрежением. Дети засмеялись, наперебой говоря, что самцы гиббонов упрямы и редко ведутся на шутки людей. Не растерявшись, мальчишка с растрепанными медно-рыжими волосами назначил себя экскурсоводом и принялся сыпать разнообразными фактами и занимательными историями об обитателях зоопарка. Тира узнала, что животные в Пном Тамао настрадались не меньше людей от жестокости бывших хозяев и нелегальной торговли. Их изымали у тех, кто продавал зверей и птиц ради выгоды, игры и забавы, а то и в качестве сырья для шаманских снадобий от болезней. Слоненок был ранен браконьером, убившим его мать. Павлин лишился лапы, попав в силки, расставленные деревенским знахарем. Лапу малайзийскому медведю сломал прошлый владелец, считавший, что у питомца строптивый характер – медвежонку, видите ли, не нравилось сидеть на цепи. Потом он продал беднягу в китайский ресторан, где готовили суп из медвежьих лап для богатых азиатских бизнесменов. При виде ужаса, отразившегося на личике Ла, мальчишка поспешил заверить:

– Но теперь он в безопасности и счастлив!