Неаполь чудный мой - Антонелла Чиленто (2006)

Район нападений и убийств, станция, как будто висящая в пустоте, с полупустынными улицами, решетками на окнах домов, трещинами, выеденными потоками дождевой воды вдоль тротуаров. Улица спускается вниз, к морю. Поезд уже ушел, но такое впечатление, будто он и не трогался. Как будто дома Портичи, Торре-дель-Греко, Эрколано на каком-то участке пути распахнулись передо мной: ведь есть поезда, которые уносят далеко-далеко, а есть такие, как Везувиана, которые везут вовнутрь.

* * *

Учителя школ из Торре, провожавшие меня до станции “Леопарди” после лекции, не хотели оставлять меня там одну.

Я вспомнила, как в детстве бабушка говорила:

– Если я тебя оставлю, тебя украдут, ведь ты красивая.

Если ты останешься одна на этой станции, носящей имя великого поэта, тебя украдут.

На самом деле – кто его знает, что могло случиться со мной в этом цементном здании, из которого открывается вид на изумрудную зелень склона Везувия? Конечно, здесь легко напасть на человека: никто не услышит, никто не спасет. Неподалеку расположена вилла Антонио Раньери, там идет реставрация. Бедный Леопарди: останки сгинули на кладбище Фонтанелле, официальная могила находится над галереей Фуоригротта, рядом с могилой Вергилия, перед античным гротом, соединявшим морской город с Флегрейскими полями; мемориальная доска – на улице Санта-Тереза-дельи-Скальци; рукописи в Национальной библиотеке на площади Плебишито (в том числе “Бесконечность”), а имя подарено провинциальной станции, неподалеку от которой расположена усадьба, откуда он в тоске глядел на “Везувий-разрушитель”, где долгие годы было царство сирени и чахлого кустарника.

А сейчас эту усадьбу оспаривают друг у друга муниципальные власти, пытаясь упрочить свою репутацию за его счет.

Бедный Леопарди, истинная душа города, исчезнувший понемногу и оттуда, и отсюда, – к нему приходят те, кого он не знал, его забывают те, кто изучал его творчество в школе, и любит его одна лишь природа, которая рано или поздно возьмет реванш у Неаполя.

У меня еще сохранились фотографии, сделанные во время первой поездки в Помпеи, а во рту – вкус фанты, которую мы пили, сидя посреди Форума, на корточках на цоколях капителей.

Мне было шесть или семь лет, я ездила туда вместе с классом.

Помню, что я с трудом поднимала ноги, ступая меж крупных плит улиц, и тяжело было брести по тротуарам, ведущим в инсулы [62] , – будто сделанным для настоящих великанов.

Какими большими казались Помпеи с такой высоты. И жаркими, а поход по ним – изнурительным.

Сколько камней, сколько земли.

Мне хотелось посмотреть все, но видела вокруг только своих одноклассников. А поскольку, когда идешь друг за другом, взгляд всегда упирается в землю, я помню четыре дырочки на ботинках, какие тогда все носили, – в них моя нога напоминала “фольксваген-жук”, нашу тогдашнюю машину.

Не машина – махина, через “х”.

Помпеи остались в моей памяти огромным миром, разрушенным, но по-прежнему живым, в который можно было наведаться, – в ту пору не менее трудно было идти по проспекту Умберто, – а еще тем таинственным местом, где происходит действие прекрасного рассказа Теофиля Готье – “Ария Марцелла”.

Молодой француз, путешествующий по Италии, видит в Археологическом музее Неаполя гипсовую копию великолепного бюста и думает: с кого он сделан? На следующий день он отправляется в Помпеи и ночью оказывается запертым на территории, где ведутся раскопки. Внезапно перед его помутившимся взором мертвый город оживает.

В окружении говорящих на латыни помпеян путешественник, изучавший этот язык, объясняется на нем как может; потом он попадает в дом прекрасной женщины, куртизанки – это с нее лепили бюст, который он видел в музее! Но, увы, оставшись наедине с соблазнительницей, он обнаруживает, что она – вампир, призрак, который хочет удержать его в своем времени, давно прошедшем, забрав себе его кровь и душу…