Край чудес - Ольга Птицева (2020)

Они уже прошли весь нижний этаж насквозь и начали подниматься по лестнице. С каждым шагом темнота подвала редела, словно впереди кто-то зажег свет. Кира остановилась. Мальчик дернул ее вперед, но она не поддалась.

– Мне нужно найти друга. Я без него не уйду.

Мальчик поджал губы – полноватые, пересохшие в уголках.

– Не надо идти к другу, – сказал он равнодушным, бесплотным голосом. – Надо идти к себе. Когда придешь к себе, то и к другу вернешься.

Он смотрел мимо Киры, но держал ее за запястье крепко – так просто не вырваться.

– Да что с вами не так? – взорвалась она, оттолкнула мальчика, тот потерял равновесие и полетел на ступеньки, утягивая Киру за собой.

Колени больно ударились о бетон, джинсовая ткань разошлась. Кира зашипела сквозь зубы. Мальчик сидел на корточках, пережимая пальцами одной руки рассеченную ладонь другой. Кровь текла по его запястью.

– Твою же мать, – выругалась Кира, нащупала боковой карман рюкзака.

Антибактериальные салфетки, сухой платок. Кира подползла к мальчику, осторожно расцепила его пальцы и приложила салфетку к рассеченной ране. Мальчик дернулся. Живой, значит. Кира надавила сильнее. По салфетке расползлось красное пятно.

– Нельзя останавливаться, – сказал мальчик, перехватил у нее из рук сухой платок и приложил поверх влажного. – Времени осталось немного. Тебе надо уходить. Ты не ховринская, не тяни, только хуже будет. Если долго тянуть, то больней. Просто бери и уходи.

Теперь он смотрел осознанно и цепко, будто боль его разбудила. И шептал так горячо, что Кира запуталась – о Ховринке он говорит или о доме, где ждут ее мама и сумасшедший дед. Спят еще, наверное. Если для них это хорошая ночь. Для кого-то же она должна быть хорошая. А если плохая, то не спят, а ловят дедовых чертей, ищут потерянные значки и пьют корвалол.

– А если это неправильно? – спросила Кира. – Если нельзя бросать? Если это подло?

Мальчик дернул плечом.

– Иногда нужно спасать только себя. И уходить. Иначе навсегда останешься. – Он сбился, кашлянул. – Вот я и ушел.

– И как? Стало лучше?

Мальчик промолчал. Пока он промокал салфеткой кровь и прикладывал к ране свежий платок, Кира смогла его рассмотреть. Он был старше, чем ей показалось вначале. И еще знакомее.

– Просто стало, – сказал он, забирая протянутую пачку салфеток. – Я выбрал. Я теперь тут. И ты выбирай, где тебе быть. И с кем. – Кивнул на лестницу. – Поднимайся на два пролета и поворачивай налево. – Посмотрел на притихшую Киру. – Что сидишь? Иди.

Она поднялась, поправила лямки рюкзака. Поскрипывали перила. Уже не страшно, уже привычно. Иногда нужно просто уходить, чтобы не остаться. Кира кивнула мальчику, но тот прислонился спиной к стене и устало прикрыл глаза. Совсем взрослый. Лет семнадцать, не меньше. Но такой тоненький и смуглый, будто ребенок, забегавшийся на солнцепеке.

Через два пролета Кира вышла на этаж. По коридору направо было темно, а в левом ответвлении слабо моргал свет, как от старой лампочки в подъезде. Туда. Мальчик сказал налево – значит, надо идти налево. Если не хочешь остаться, надо уходить. Каждый шаг разносился по этажу. Уйти? Да, уйти. Нельзя остаться. А свет все набирал силу. От подъездной лампочки к плафону в тряпичном абажуре, от плафона к настольной лампе, от лампы к прожектору. Кира заслонила лицо локтем, чтобы глаза успели привыкнуть, и продолжала идти, опираясь на стену другой рукой. Мальчик сказал налево. Если не хочешь остаться, то уходи. Шершавый бетон под пальцами оборвался острым стыком, и рука заскользила по чему-то холодному, неожиданно гладкому.

Расписанная стена Ховринки закончилась, а впереди начинался узкий коридор из матовых стекол. Они светились изнутри, гудели мерно. Кира постучала по ним костяшками. Будто не стекло, а лед. Такой же, как был в подвале. Такой же, что сковал мертвые тела сектантов «Нимостора». Кира прислонилась к стеклу, подышала на него, а когда открыла глаза, то увидела себя.