Край чудес - Ольга Птицева (2020)

Тот выходил из спальни по ночам, бормотал себе под нос, шел куда-то, упирался в углы и ужасно им удивлялся, а потом начинал вопить, пока мама не включала свет, не обнимала его за плечи, не вела обратно в постель. «А вначале давай-ка тебя умоем, да, пап?» Кира просыпалась еще до того, как дед начинал буянить. Узнавала его по шагам, шаркающим и неровным. Затихала под одеялом и ждала, когда поднимется мама. Тоска и жалость сковывали тело, как сонный паралич. И быстро сменялись стыдом.

Почему Кира ни разу не встала? Почему не пошла на звук, не дождалась, пока мама выведет деда в коридор, не обняла его со второго бока, не помогла дотащить до спальни и уложить, тяжелого, обмякшего, вздрагивающего? Почему ничего не сделала? Нет, сделала, приперлась сюда, чтобы заработать на побег. И даже не сумела в этом признаться.

– Деду нужна сиделка, – соврала она Южину и так разозлилась на себя, что перестала злиться на него.

Лгунья. Трусиха. Предательница. Гвоздь в кулаке налился тяжестью. Можно было сжать его покрепче и воткнуть себе в бедро, пусть одна боль прогонит другую. Только себя Кире тоже было отчаянно жалко. Она спрятала гвоздь в карман, оперлась о перила и постаралась дышать глубоко и медленно, чтобы закипевшие в глазах слезы остыли.

– У меня в кармане крыса.

Это на вдох.

– Я нашел ее в лесу.

Это на выдох.

– Она дохлая и лысая.

Еще один вдох.

– Я домой ее несу.

И долгий шумный выдох, как учили в спортивных роликах, которые смотрел Тарас, пока готовился к армии.

Тарас – вспыхнуло в сознании. И на Киру будто опрокинули ведро холодной воды. Весь этот гипнотический морок темноты и гула, который разносился по стенам, спал, оголяя страшное. Тарас остался наверху. Один, брошенный ею. Зудела кожа, сохранившая тепло его прикосновений – под нижними ребрами и вверх до резинки лифчика, скрывающего грудь. Мурашки бежали по спине и шее до загривка, на котором еще чувствовалась тяжесть его ладони. Нужно было вернуться. Побежать обратно, перескакивая через две ступени. Только никакого «обратно» больше не существовало. Лестница поднималась в никуда. В кромешную темноту и дым. Гарь обволакивала. Оттесняла в подвал. Оттуда тянуло стылой влагой. Кира запахнулась покрепче, тонкий пуховик, выданный ей Тарасом, не пропускал холод к телу, но щеки перестало печь, подсыхал потный лоб.

Как в детстве, если выбежишь из спортивного зала на улицу. Еще разогретый, хохочущий. А духота сменяется свежестью, жара – прохладцей. Это потом будет холодно и мама отругает за сопли. А пока стой на порожке, держи за пухлую ручку маленького Тараса, хихикай тихонечко, пока тебя не загнали обратно.

Ничьей пухлой ручки рядом не было. И большой надежной ладони Тараса тоже. Зато был гвоздь. Кира сжала его в пальцах. Пролет обрывался заваленным выходом на последний этаж, такой холодный и влажный, что сомнений не было: она пришла куда хотела. Прямиком в подвал.

– Эй! – зачем-то крикнула Кира в мерзлую темноту.

В ответ захрустело, заскрежетало с удвоенной силой. Помещение оказалось безразмерным. Настолько большим, что крик потонул в нем. И никто не откликнулся. Только изо рта вырвалось горячее облачко. Кира сделала пару осторожных шагов вглубь и тут же продрогла.

В подвале стоял мороз. Откуда взялся он посреди осени? Почему три месяца солнца снаружи не прогрели воздух внутри? Кира шла на ощупь, одной рукой она опиралась на стену – мерзлую, покрытую инеем, а второй шарила в темноте. Под ботинками похрустывало. Кира наклонилась, ощупала пальцами: лед. Тонкая корочка. В ноябре такая появляется прямо на плитке. По ней скользят осенние туфли. Кира осторожно переступила ногами, попыталась выбраться из лужи, но весь пол оказался сплошной подмерзшей лужей. Бесхозный каток в подвале заброшки.