Дух воина - Дэниэл Фостер (2021)

И все же Брудвар ощущал тяжкий, невыносимый груз, давящий на плечи, виня себя. Он не мог иначе – слишком многое связывало его с дружиной и этим местом. И, как отец огромной семьи, определяющий судьбы своих домочадцев, он был в ответе за каждого из них. Сын Эрнульфа сложил руки в замок и опустил их до пояса, склонил голову и замер, скорбя перед народом. К нему подошла старушка. Накрыла его кисть своей дряхлой рукой. Затем до него дотронулась молодая женщина. Потом вторая, третья… Слова были излишни. Никакие речи не смогли бы вернуть родных. Окруженный вдовами и сиротами, Брудвар молча делил с ними эту боль, чувствуя странную и удивительную благодарность со всех сторон.

– Ступай к раненым, они ждут тебя, – прошептала одна из матерей, озвучив желание воина.

У конюшен его нагнала Грайдис.

– Брудвар… Я не сомневалась, что ты справишься, – сказала она, чуть ли не бросившись ему на шею. Сын Эрнульфа не стал церемониться и прижал белокурую разведчицу к себе.

– Эх, Березка… Знал бы я, как все обернется… Хоть с тобой все порядке. Как Вьёрд себя чувствует?

– Ох, еле довезла! У него загноились раны и начался жар. Но все обошлось, провалялся неделю в горячке, но на ноги кое-как встал.

– Повезло. А как остальные? Сколько сюда дошло? – с волнением спросил Брудвар.

– Двадцать пять человек… – Грайдис сглотнула. – И Корфулд… – ее глаза заблестели. – Он просил зайти к нему последним.

Больных и раненых размещали в отдельном строении, напоминавшем длинный амбар. Войдя туда, Брудвар почуял запах смерти, что не могли перебить никакие душистые травы, обильно развешанные на стенах и потолке. Однако когда он поговорил с выжившими, настроение сына Эрнульфа улучшилось: здоровью большинства ничего не угрожало. Оставалось заглянуть к Одноглазому и поддержать близкого соратника.

Надежды на хорошее обратились в пыль, когда он увидел Корфулда. Брудвар хотел было сказать, что шаман обязательно поправится и все наладится, что боль пройдет, они увидят новые горизонты и, вспоминая павших, напьются, встречая рассвет в горах. Но слова застряли в горле, ибо ни один лекарь не помог бы страшно изувеченному человеку, лежащему перед ним.

Корфулд лишился обеих ног. Его левая рука стала уродливой культей. Глаза прикрывала дурно пахнущая повязка, а голова была обмотана окровавленной тряпкой. И без того худое лицо осунулось так сильно, что казалось – на кровати покоится мертвец. Он и лежал не шевелясь. Лишь едва заметно вздымалась грудь, показывая, что несчастный жив.

Под стопой Брудвара скрипнула половица.

– Кто здесь? – раздался слабый голос.

Сын Эрнульфа присел на табурет и взял здоровую ладонь Одноглазого.

– Я, Корфулд.

– Брудвар, – узнал его тот, облегченно выдохнув. – Как славно, что ты смог воротиться… Не хотел подыхать… пока не попрощаюсь с тобой… Хотя, признаюсь, нюхать собственную мочу… и ждать, когда тебя вымоют от своего же дерьма… уже невыносимо. – Было заметно, что разговаривать Корфулду было очень тяжело.

Сын Эрнульфа плотно сжал губы, готовясь выслушать речь друга. Ему приходилось делать это не впервой. В его дружине имелась особая традиция: когда кто-нибудь находился при смерти, Брудвар был рядом, последним провожая соратника к Предкам. Он бережно хранил в памяти все слова, сказанные ему перед смертью, и всегда выполнял просьбы угасающих воинов. То была тяжкая ноша, но благодаря этому обычаю его люди покидали мир со спокойным сердцем.

– Говори, мой друг, я буду с тобой до самого конца.