Мастер-класс - Кристина Далчер (2020)

— Долгий же путь тебе пришлось проделать, чтобы всего лишь отдать письмо, — только и сказала я. Снова пошел дождь. Крупные капли падали на конверт, и мое имя расплывалось под ними, а перед глазами у меня плыла пелена. Я поспешно сунула конверт в карман пальто, прежде чем мое имя окончательно исчезнет.

— Так быстрее, Елена.

— Как там Энн?

— Мне нужно ехать.

Но я все же повторила свой вопрос:

— Как там моя дочь?

Самодовольный — вот самое подходящее слово для того, каким показался мне Малколм в следующую минуту. Самодовольный, исполненный собственного превосходства, жестокий. Он снова покачал головой, и на этот раз на лице его не было ни снисходительной улыбки, ни этакого отеческого притворного нетерпения.

— Елена, — холодно сказал он, — такая мать, как ты, Энн совершенно не годится. Ты никому в качестве матери не годишься.

И такси тут же рвануло с места, забросав мои туфли гравием и комьями мокрой земли. Я так и не смогла разглядеть, сразу ли оно уехало или все же свернуло к главным воротам — меня слепил дождь, а может, рекой лившиеся слезы.

Глава сорок восьмая

ТОГДА:

Когда я была беременна Энн, я постоянно ходила в «Сейфуэй» и слонялась между стеллажами, наполняя свою тележку самой разнообразной и в основном запрещенной мне едой, выбирая, какая может прийтись по вкусу мне и моей дочери. Я даже и не думала смотреть на показатели калорийности, жирности и т. п., потому что на седьмом месяце беременности для меня имело значение только одно: в животе у меня голодный ребенок, и я должна дать ему именно то, чего он больше всего хочет.

В субботу утром покупателей в магазине бывало обычно не слишком много, особенно если прийти пораньше; вот и сегодня там были обычные утренние посетители: работающие мамочки, работающие родители-одиночки, любители утреннего бега трусцой, забежавшие на минутку, чтобы купить протеиновые батончики и «Гэторейд», а потом бежать дальше. Я бродила среди бесконечных банок с оливками, потому что Энн решила, что сегодня у нее «оливковое» настроение.

— Мамочка, — раздался у меня за спиной чей-то тоненький голосок.

— Не сейчас, радость моя. Мамочка разговаривает по телефону. — Это был уже более взрослый голос.

— Мамочка!

— Я сказала, помолчи, Черил!

— МАМА МАМА МАМА МАМА МАМА!

По-моему, я услышала шлепок раньше, чем увидела, что происходит. Когда я обернулась, малышка с пухлыми щеками, сидевшая в магазинной тележке и привязанная к ней, заливалась слезами, суча в воздухе ножками и неотрывно глядя на тыльную сторону своей руки. Я обратила внимание, что легинсы на девочке грязные, а топик и того грязнее; то и другое было буквально покрыто засохшими пятнами от детского питания. Можно было различить отдельные пятна горошка, моркови или тыквы, и все это было как бы скреплено вместе слоем размазанной по всему животу каши, возможно овсянки. Мне не хотелось даже думать, что это, возможно, вовсе и не каша.

— Вы бы повнимательней к своей малышке-то относились! Для начала хотя бы переодели ее во что-нибудь чистое, прежде чем наказывать! — возмутилась я. — Ну что вы за мать! — Это была порядочная наглость с моей стороны, и оправдать подобный поступок можно было только тем, что мозги мои были несколько размягчены поздним сроком беременности.

Эта молодая мать больше походила на девчонку-подростка, и обручального кольца на безымянном пальце у нее, разумеется, не было. Она придвинулась ко мне вплотную, и за ее спиной, точно войско, рядами стояли банки с оливками, пикулями и всевозможными приправами.

— А вы кто такая, черт побери? Вы что, из детской полиции? — сердито спросила она.

Не сумев придумать должного ответа, я выпалила первое, что пришло в голову: