Мастер-класс - Кристина Далчер (2020)

Внутри были указаны мои личные данные: мое полное имя, номер социального страхования, контактная информация — и медицинские данные: количество беременностей, их течение, возраст матери в период беременности — вторая моя беременность, к сожалению, была названа «поздней», — и все это соответствовало моему состоянию на тот день, когда я отправилась делать пренатальный Q-тест. На тот самый день, когда я, так и не сделав теста, вышла из клиники, оставив там тех двух женщин, что рассуждали о детях в терминах показателей по шкале коэффициента умственного развития.

Впрочем, второй формуляр несколько отличался от первого.

Прямо на первой странице — той самой, которую я так искусно подделала, чтобы с гордостью продемонстрировать Малколму, — в графе «Результаты» стоял весьма наглый коэффициент 9,3, а под ним еще и показатель в процентах. Ну да, именно так все и должно было быть, именно так я все и сделала. Но на второй странице вместе с моими идентификационными данными в той графе, где должно было быть некое число, были жирно напечатаны всего три слова, показавшиеся мне какими-то особенно наглыми.

И внизу рукой Малколма было написано: Неужели ты думала, что я не узнаю? Неужели ты думала, что я такой дурак? Слово «дурак» было дважды подчеркнуто.

Со мной все в порядке, твердила я себе. Но все, что было вокруг меня, воспринималось как некое расплывчатое пятно, хотя со мной все было в порядке. Во всяком случае я это понимала, потому что губы мои снова и снова произносили эти слова:

Сомнойвсевпорядкевпорядкевпорядке.

Я бы никогда не стала лгать Малколму, но он тогда попросту не оставил мне выбора. Я прекрасно знала, что будет, если проклятый показатель Q-теста у Фредди окажется хоть на миллионную долю ниже девяти. Я прекрасно знала, что заставит меня сделать Малколм, потому что сам он для себя давно уже все решил.

В этом извращенном игровом шоу я в данный момент чувствовала себя прямо-таки звездой, а на меня смотрел еще конверт номер три со словами «Моей матери», написанными красивым, уверенным почерком Энн. Я ногтем вскрыла конверт, развернула листок кремового цвета и прочла письмо. Это не отняло у меня много времени. Но обожгло очень больно.

В письме Энн не было ни обращения, ни приветствия, ни заключительных слов; а последнее его предложение я, вероятно, никогда не смогу стереть из своей памяти:

Думаю, ты свой выбор сделала. Я больше не хочу тебя видеть — никогда!

Слово «никогда» было подчеркнуто двумя чертами.

Глава пятидесятая

Прошло несколько минут, а может, часов. Я смотрела, как стекают по стеклу капли дождя, то на мгновение замирая, то вновь ускоряя свой бег. До меня доносился повторяющийся рев какого-то далекого механизма, возможно, генератора; в ушах у меня тоже стучало, негромко, но болезненно. Вряд ли за все это время я хотя бы пошевелилась, не говоря уж о том, чтобы встать с кресла, потому что ноги у меня совершенно затекли, и теперь их мучительно покалывало.

Впрочем, сейчас мне было почти приятно сосредоточиться на этой боли. Она как бы временно заслонила все остальное — те документы на столе, записку Энн.

Дверь в квартиру я так и оставила открытой, и было слышно, как оба Шалтай-Болтая, сидя за стойкой, убеждают друг друга, что сегодня уж точно заслужили перерыв. Один из них вызвался «сгонять за жратвой». Второй тут же возразил: «Нет уж, черт побери, вместе поедем! А то в прошлый раз ты по дороге сожрал половину моей картошки. Тут сейчас спокойно, разве что за теми новенькими в конце коридора присматривать пока нужно. Хотя док так и так за ними присматривает. И наверняка сразу нам позвонит, если эти что-нибудь этакое отчебучат».