Мастер-класс - Кристина Далчер (2020)

И вечером я опять легла не в спальне с Малколмом, а в комнате Фредди. На ее раскладном диване нам вместе было узковато, так что мне пришлось свернуться калачиком и как бы втянуть ее в объятья, чтобы нам обеим было удобно. Чем-то это напоминало пребывание ребенка во чреве матери — я так обвилась вокруг хрупкого тела Фредди, словно хотела скрыть ее в себе от всех невзгод внешнего мира. Словно надеялась, что сумею постепенно расплести нынешнюю реальность на отдельные пряди и превратить ее в некий более красивый ковер.

Фредди, повозившись, придвинулась вплотную ко мне. Может, и ей тоже хотелось снова заползти туда, внутрь?

Потом, взявшись невесть откуда, прозвучал неожиданный вопрос:

— Мам, ты любишь папу?

Солгать ей я не могла. Но не могла и сказать, как все обстоит на самом деле. Так что ответила я весьма уклончиво:

— Любила когда-то.

— Но больше не любишь.

Устами младенцев и впрямь глаголет самая жестокая истина.

Прежде чем я успела возразить, у Фредди уже был готов следующий вопрос:

— А за что ты его полюбила?

Сказка на сон грядущий, которую я могла бы ей рассказать, звучала бы примерно так: когда-то давным-давно Елена была глупой никчемной девчонкой. Довольно противной, надо сказать. И дальше можно было бы рассказать Фредди, в какие игры мы с Малколмом любили играть, когда были лишь немного старше, чем она сейчас; как безжалостно мы судили своих одноклассников, как навешивали на них ярлыки «посредственный», «хороший» и «отличный», мысленно вручая им выдуманные нами дурацкие цветные карточки.

Чувство вины обладает вкусом. Отвратительным. Это вкус канализации, помойного ведра, отхожего места — черный, гнилостный. И вот сейчас этот вкус возник где-то в глубине моей глотки и стал подниматься.

И тут же раздался голосок Фредди, совсем тихий, но сумевший моментально вернуть меня в реальность.

— Может быть, ты и меня любить перестанешь, когда я тебе разонравлюсь.

— Нет, детка, что ты! Никогда.

И Фредди, успокоенная, уснула. Она погрузилась в сон, как в замечательное убежище, где ничто не может ей навредить. Я же час за часом продолжала бодрствовать, глядя во тьму и обдумывая те вопросы, которые моя младшая дочь так и не задала. Где-то среди ночи я решила, что с меня довольно, осторожно встала с постели и поднялась в свой кабинет.

Первый объект моих поисков в интернете обернулся бесконечными страницами текста, посвященными Bund Deutscher Mädel. У этого названия, оказывается, есть вторая часть, но мне не потребовалось прибегать к помощи Google, чтобы ее перевести:

In der Hitler Jugend.

Моя бабушка состояла в гитлерюгенде, фашистской молодежной организации.

Я щелкала мышью, перебирая картинки, и уже через несколько секунд увидела на экране точно такую же форму, как и та, что хранилась у бабушки в комоде. В такие формы были облачены светловолосые крепенькие девушки, подтянутые и хорошенькие; они глядели прямо в камеру и улыбались во весь рот. Имелись также фотографии этих юных девиц, когда они маршируют, прыгают через веревочку, бегут по песчаному пляжу. А на некоторых фотографиях эти девочки стоят, построившись в шеренги, как солдаты, и с гордо поднятой головой смотрят в будущее.

Есть немало фотографий, на которых те же девочки вскидывают правую руку в знаменитом жесте приветствия.

Ох, Ома, неужели ты знала? Неужели ты знала, чем все это кончится?

Там попадались и такие фотографии, на которые было тошно смотреть, но я все равно смотрела и не могла оторваться — точно так же я всегда с тошнотворным ужасом, но неотрывно смотрю кровавые сцены в фильмах. На архивных сайтах эти фотографии имелись во множестве, и я пролистывала их в режиме слайд-шоу, думая о том, что одну из этих хорошеньких блондинок вполне могли звать Мария и в детстве у нее была подруга по имени Мириам. Я была настолько погружена в мысли об этом, что не услышала, как Малколм подошел и встал у меня за спиной.