Мастер-класс - Кристина Далчер (2020)

А бабушка, мешая английские и немецкие слова, все продолжала говорить, и от ее слов передо мной возникали яркие цветные картины, я отчетливо слышала громкие звуки маршей, видела юных девушек, одетых в нацистскую форму. Головы их были высоко и гордо подняты, даже самые юные члены Jungmadelbund — им всего-то было лет по десять — стояли с невероятно высокомерным видом, сознавая собственную важность, пока их фотографировали во время собраний, демонстраций и маршей немецкой молодежи. Слегка трепетали на ветру накрахмаленные блузки, складки на темно-синих юбках были заглажены до хруста. Когда эти девочки маршировали по улицам и вдоль набережных, стук сотен стальных подковок по бетону — цок-цок цок-цок цок-цок — разносился окрест и звонкие юные голоса взмывали ввысь в песнях и приветственных выкриках. Вот наше будущее, вещал с трибуны некий человек. Вот она, наша истинная Германия. Эти дети совершенны. И под его выкрики они маршировали с таким видом, словно и не сомневались в этом.

А потом голоса стали звучать все более резко и грубо, постепенно превратившись в угрожающее рычание, доносившееся буквально отовсюду — со школьных дворов, из магазинов и синагог. Девичьи руки, ранее по вечерам занятые шитьем и игрой на фортепиано, взялись за камни. Мария Фишер, которой в 1933 году было всего четырнадцать, теперь проходила мимо дома своей лучшей подруги Мириам, стараясь ни разу не глянуть в ее сторону, но все же замечала стоявшую в дверях девочку. А потом вдруг оказалось, что Мириам в дверях больше не стоит, так что теперь можно было вообще в ту сторону не смотреть.

— Теперь вы понимаете? — И Ома повелительным жестом показала моему отцу на свой опустевший стаканчик. Когда он снова его наполнил, она сделала несколько маленьких, но жадных глотков и продолжила свой рассказ, буквально несколькими точными мазками делая уже описанные сцены еще более яркими и выпуклыми.

Теперь магия ее слов перенесла меня в некий трехэтажный дом с бежевыми стенами, декоративной мансардой и флагами, приветственно трепещущими на обоих углах. В дом вошли двое мужчин, оба седобородые и похожие друг на друга почти как близнецы. Один говорил по-английски с заметным акцентом; второй — примерно так же, как я, — на ровном, лишенном интонаций языке этой страны. Первый держал за руку маленькую девочку и с улыбкой рассказывал ей о богатых американцах, которые предложили ему денег, чтобы завершить строительство этого дома, и о тех собраниях, которые будут в нем проходить в ближайшие годы.

Чувствовалось, что Ома устала. Бессильно откинувшись на спинку дивана, она буквально утонула в подушках; ее серые глаза были подернуты блестящей пеленой слез.

— Я хорошо помню тот день, — сказала она, помолчав. — Мы приехали в Берлин, чтобы осмотреть здание, где будет размещен новый институт, названный в честь кайзера Вильгельма. Мне было тогда, наверное, лет семь или восемь. У отца были назначены какие-то деловые встречи, так что он оставил меня на попечение моего двоюродного деда; тот устроил мне целую экскурсию и даже коллегам своим представил. — Бабушка снова помолчала. — Вообще-то мне было довольно скучно, я ведь была еще мала, но днем двоюродный дед повел меня пить чай и сказал, что у него есть некий сюрприз, который он приготовил специально к моему дню рождения. Все маленькие девочки любят сюрпризы, и я тут же повеселела.

— Что же это оказался за сюрприз? — спросила я.

— Поездка в Швейцарию. В Женеву. Я там никогда не была, и мой двоюродный дед попросил моего отца отпустить меня туда под его ответственность. Я принялась упрашивать папу, и он разрешил мне эту поездку, так что через две недели мы уже ехали в быстро мчавшемся поезде…