Мастер-класс - Кристина Далчер (2020)

Я с наслаждением выключила приемник, заткнув рот Мадлен Синклер, и стала думать о том, что скажу Оме, а также — и это, пожалуй, было гораздо важнее — о том, что мне хочется услышать от Омы. Ей явно есть что мне сказать, и я готова слушать. Во всяком случае, теперь мне казалось, что я к этому готова.

Был такой период, когда мы с Омой почти перестали разговаривать — я тогда была подростком, и мы с Малколмом ставили свои первые любовные опыты, кувыркаясь в его машине, совершив решительный шаг от «не больно-то и надо» к «и мы не хуже других». Вот тогда Ома как-то не слишком меня любила.

Я пыталась рассказывать ей, как было ужасно раньше, когда я, багровея от смущения, пыталась по настоянию нашего физрука делать колесо, как мои ноги чуть ли не с первого прыжка путаются в скакалке, как я шлепаюсь на задницу, не продвинувшись ни на одну клетку при игре в классики. Да можно было назвать любую игру, популярную на детской площадке, — салки, захват крепости, прятки, перетягивание каната, — и в любой я неизменно проигрывала. Я не приходила домой с ободранными коленками и разбитыми локтями, но до сих пор помню, как саднили те невидимые другим царапины и синяки, которые я получала в таких играх и которые для меня были вполне реальными травмами.

Моя мать, человек прямо-таки клинически чувствительный, лечила меня с помощью самого лучшего известного ей средства.

— Тебе вовсе не обязательно быть такой же, как они, Елена, — говорила она. — Ты по-своему намного лучше их. Ты же умница.

Да, и это было моим спасением.

Я всей душой впитывала ее похвалы, и каждый раз на моих губах появлялась затаенная улыбка, когда я первой заканчивала тест, подходила к учительскому столу и сдавала работу, а потом у меня оставалось еще полчаса свободного времени; и такая же улыбка появлялась у меня каждый раз, когда приходили отчеты государственной оценочной комиссии, в которых мои показатели Q-теста были выделены жирной линией и равнялись обычно 9,9. Я специально выучила несколько ругательств на латыни и на древнегреческом и пускала их в ход каждый раз, когда какая-нибудь из этих хорошеньких дур, что пользовались у мальчишек такой популярностью, шлепалась на задницу, задрав свою обворожительную юбчонку.

Но вскоре я сумела отыскать точку равновесия — объединилась с компанией других способных и хорошо учившихся ребят и постаралась одновременно с занятиями находить время для таких вещей, как макияж и модная обувь.

А еще завела отношения с Малколмом.

Теперь, когда Мадлен Синклер больше не лезла в мое личное пространство, автомобиль показался мне даже слишком тихим и очень уютным. Я подключила к телефону Bluetooth и попросила моего приятеля Сири сыграть мне что-нибудь бодрое. Сири провалил поставленную задачу и врубил «Радость» Люсинды Уильямс, что было просто отлично. Если нельзя что-то бодрое, пусть будет что-то яростное.

Уж ярости-то во мне хватало.

Дослушав, я тут же поставила песню на повтор, и когда Люсинда уже в седьмой раз рассказывала мне и миру, что направляется в Слайделл искать свою радость, я как раз свернула на подъездную дорожку у дома своих родителей и поставила свою «Акуру» рядом с их «Фольксвагеном».

В течение последних двух дней Малколм постоянно оказывался рядом со мной, стоило моим родителям позвонить мне, или наоборот, и сейчас мне прямо-таки не терпелось спокойно поговорить с ними безо всяких таинственных намеков и подтекстов.

День для начала ноября выдался довольно холодный, но все же было теплее, чем вчера. Однако промозглая сырость окутывала меня, словно ледяное одеяло, проникая сквозь поры внутрь, червем пробираясь даже в кости, и я чувствовала себя совершенно окоченевшей, когда поднималась по ступенькам знакомого крыльца.