Мастер-класс - Кристина Далчер (2020)

Мы победили.

Ома, впрочем, так не считала.

— Тут вопрос, Liebchen, — сказала она. — А что, если бы эта Розария была твоей дочерью?

На это у меня ответа не нашлось. Мне ведь было всего девять лет. Но один ответ я все-таки выдумала — просто чтобы бабушка не подумала, что я сдаюсь.

— А у меня все дети будут идеальными! — заявила я и вихрем вылетела из кухни, оставшись при своем, девятилетней девчонки, мнении по этому вопросу и думая: Ну и ладно.

Глава тридцать шестая

В дороге я усвоила следующее: никогда не доверяй автомобильным атласам!

И дело не в том, что они содержат неверную информацию, но в них совершенно не учитывается время, требующееся на различные остановки — чтобы заправиться, чтобы передохнуть, чтобы очистить биотуалеты на борту, чтобы поесть, чтобы сменить водителя или, наконец, чтобы выпустить из автобуса тех, у кого пунктом назначения был штат Миссури. Не предвидят они и неожиданных снегопадов в горах, лопнувших шин в юго-западной Пенсильвании или дорожных работ, которые в час пик превращают шоссе I-70 в еле ползущую по одной полосе вереницу машин где-нибудь в пригородах Коламбуса, Индианаполиса или Сент-Луиса.

Короче говоря, по самой мягкой оценке, наше путешествие от Силвер-Спринг, штат Мэриленд, к десятимильным пригородам Колумбии, штат Миссури, — это двадцать часов горения в адском огне.

И — как то и дело успокаивала меня Руби Джо — «не волнуйся, дорогая, мы все еще не доехали».

Мы немного поспали. Мы съели все прихваченные с собой яблоки, съели даже подсохший яблочный пирог, который для насразогрели в микроволновке одного из придорожных ресторанчиков быстрого обслуживания. Мы по очереди караулили багаж друг друга, когда одной из нас требовалось пойти в туалет, где, кстати, к тому времени, как мы добрались до Колумбии, пахло куда хуже, чем на дне обезьяньей клетки в Национальном зоопарке. Мы рассказывали друг другу разные истории, мы пытались прикорнуть друг у друга на плече, мы играли на планшете в какую-то старую игру, мы видели из окна огни городков, телефонные столбы и бесконечные кукурузные поля. Мы плакали.

За эти двадцать часов мы с Руби Джо Прюитт стали закадычными подругами.

— А все-таки как ты-то в этом автобусе оказалась? — спросила она, пока мы стояли в очереди в очередную забегаловку, и я очень надеялась, что это последнее подобное заведение, которое я посещу в ближайшие десять лет.

Я рассказала ей все, что можно было рассказать. О том, как Фредди внезапно перевели в желтую школу, как я сознательно завалила учительский тест, как потом сбежала из дома, словно отчаявшийся беглец из тюрьмы. В ответ Руби Джо поведала мне свою собственную историю.

— Я провалилась на экзамене, — сказала она, — и меня исключили «за хроническую неуспеваемость». — В ее устах это звучало как «неуспеваемось». — Провалилась по всем статьям. Они меня, например, спросили, могу ли я прокомментировать влияние на всемирное химическое сообщество какого-то сукиного сына, который в 1925 году получил Нобелевскую премию. Ну, откуда мне было это знать? Да и вообще, разве подобное дерьмо — прошу прощения — имеет какое-то отношение к химии?

— Нет. Конечно же, не имеет! — с энтузиазмом откликнулась я и, держа наготове десятидолларовую банкноту, предложила: — Позволь мне за все это заплатить. — «Все это» включало в себя маффины с яйцом и сыром. Они пахли застарелым жиром и почему-то по́том, но, по крайней мере, это был не очередной гамбургер. И я, словно опомнившись, заказала еще два салата, вручив девушке на кассе дополнительную пятерку.

— Ты знаешь, — сказала Руби Джо, откусывая маффин, когда мы с ней снова сидели в автобусе, — а здесь как-то совсем не так делают маффины. Там, откуда я родом, это лучше делают.