Охота на охотника - Карина Демина (2021)

…Федька был пьян и зол. Он-то и трезвый не отличался тихим норовом, оттого и жена сбежала, детей прихватив, чем учинила Федьке немалое оскорбление. И ведь, потаскуха этакая, не к родителям сбегла – оттудова Федька ее б за волосья выволок, приходилось уже, а к кузнецу, который на соседней улице обретается. К нему Федька тоже ходил, требовал, да только ж Панасик – это не тесть однорукий, у него плечи шире воловьих и ручищи такие, что глядеть страшно. А не только глядеть пришлось. Кузнец Федьку сгреб за шиворот, поднял и тряханул этак легонько, а после присоветовал не казаться на глаза, если Федька, конечно, не желает, чтоб ему кости переломали.

Федька не желал.

И на потаскуху плюнул: все одно рано или поздно к нему прибежит, некуда ей от законного мужа деваться. Небось ни один батюшка разводу не даст, что б она там ни говорила, а во грехе жить…

Но злость осталась.

Она росла и росла, пока не вытеснила все прочие чувства. И главное, сделалась всеобъемлющей, туманящей разум, хотя, признаться, его никогда особо не было. И теперь, слушая горлопана, Федька только и думал, как он пойдет к кузнецу, да не один. Кликнет за собой людишек, уже потом, после того, как они завод на ножи возьмут, справедливость восстанавливая.

И кистенек.

И бабочку… небось против бабочки ни один кулак не сподмогнет. А после уже и в кузницу огненного петуха пустить можно, и шлюху в ней запереть, потому как большего она не заслуживает. Пускай отправляется прямиком в пекло, а Федька…

Возьмет добычу. И заживет себе припеваючи.

Злость вдруг ослабла, будто пелена с глаз спала, а говорун на бочке закашлялся и согнулся пополам. И покачнулся, однако встал на одно колено…

– Будет вам сопротивляться, – сказал клятый буржуин самого буржуинского виду, в котелке, костюмчике рябеньком и с сигаркою, которую он в губах держал да пожевывал. – Я все одно вас сильнее, хотя, признаюсь, потенциал вызывает уважение. С другой стороны, кому больше дано, с того больше и спросится. Или вы и вправду надеялись выйти сухим из воды?

Мальчишка – а ведь совсем молоденький, прям как Федькин старшой, такой же зазнаистый – чего-то ответил, а на душе вдруг стало муторно.

Резать?

Кого? За что? И разве ж виновата Анютка, что он такой? Брал ведь по любви и любить обещался, а после… это все не Федька, это змий зеленый и жизнь его беспросветная, в которой только и было радости, что посидеть с дружками.

Какие они дружки?

Выпивохи… и подзуживали, поддевали… тоска унимала злость, а на душе… тяжело, как камней нагрузили…

– Ваш гнев, господа рабочие, мне понятен. И смею вас заверить, что государева комиссия всенепременно разберется с тем, что происходило на заводе. Новый же хозяин…

– Новый? – раздался удивленный голос.

– Новый, – подтвердил толстяк, сигару перекатывая в другой уголок рта. И ловко у него вышло. – Купец первой гильдии Басманников решил, что пора бы ему чем-то новым заняться. Полагаю, о его заводах вы слышали? Так вот, пока идет реконструкция с инвентаризацией…

Слова вызвали вялую вспышку злости.

Ишь, опять закрутят по-умному, черти.

– …он выделит каждому рабочему содержание согласно договору. А также, в честь именин его императорского величества, жалует премии. Рабочим – три рубля, бригадирам – пять…

Голос толстяка потонул в удивленном гомоне. Конечно, про Басманникова многое говорили. Мол, и чисто у него на фабриках, и люд живет в довольствии, бунтовать не думая, и вовсе он на Рождество и Пасху рабочих деньгою жалует, а еще ссуды дает беспроцентные на обзаведение или вот когда целители нужны.

– И также надеется, что и угощением вы не побрезгуете. Вот, аккурат должны были столы накрыть…

Столы накрыли.

И нашлось место на них и курам жареным, и картошке с репой, и капусте квашеной.

Были яблоки.