Охота на охотника - Карина Демина (2021)

– Ясенька… она отнеслась с пониманием, хотя и посмеивалась над моей подозрительностью. Но я слишком хорошо знала, насколько мы, женщины, беззащитны. И я не хотела, чтобы мой ребенок испытал то же, что и я. Однако, подозреваю, что, когда мне выпало вернуться в Арсинор, Ясенька вздохнула с немалым облегчением. А я… мне стыдно, но я обратилась к человеку, которого полагала своим другом, чтобы он присмотрел, чтобы – если вдруг… хотя бы тень подозрения – отписал мне.

– И как? Отписал?

– Да. Незадолго до того… несчастья, – княгиня решительно переступила через трещину. – Я получила весьма странное письмо. Он извинялся, что тревожит, однако… Он писал, что в семье царят мир и благополучие, что Тихомир любит жену и во всем с ней соглашается, а она всецело поддерживает его в его устремлениях, и что именно это его и беспокоит. Он просил о встрече, и я собиралась отбыть, но…

– Встреча не состоялась?

– Он погиб при том пожаре. Поэтому, Сашенька, мне немного осталось, и будь так добр, спроси Таровицких. Я не желаю уходить в незнании. А правда – она порой крайне неприглядна, мне ли не знать. Однако без нее хуже, куда как хуже…

Глава 22

Гудели колокола, сзывая честной люд на площадь. Тополиный пух кружил, будто снег, и небо было ясным. Блестело солнышко, щедро делилось светом, и солнечные зайчики скакали по крышам, по стенам, заглядывали за стекла.

Праздник.

На площади уже разложили костры, огородив коваными заборами, чтобы любопытный люд не поранился в толкотне. И люди в разноцветных камзолах суетились, устанавливая вертела. На одних, огромных, как вдесятером поднять, уже виднелись огромные бычьи туши, обмазанные травами и жиром, на других исходили паром свиньи и бараны.

Была и птица. И мелкая дичь.

Знающие люди сказывали, что будто бы даже соловьиные язычки давать будут, но не более чем по три в руки, а потому надобно в очередь становиться, ибо язычков мало и всем не хватит. Открывались бражные ряды, строились кружки разные, что огроменные заздравницы, что вовсе махонькие шкалики, которые в народе прозвали дамскими.

Скоро уже выкатят бочки.

Повернут краны, и зазмеятся по площади очереди людей, от благочинности далеких. Мало что выпивка дармовая, так еще от самого цесаревича. Пусть и сказывали, будто дурачок он, так разве ж это главное? Для царя солидность куда важнее; что до ума, то небось у бояр его целая палата.

А то и две.

– Слышь, – юркий мужичонка, крутившийся подле подводы с винными бочонками, замер, прислушиваясь к чему-то своему. Напарник его, высокий, леноватый и сонный даже теперь, лишь потянулся. – Сходи-ка к Тарасу.

– На кой?

Человечек с заячьею губой, и сам-то на зайца похожий, дернулся:

– За надобностью.

– Какой?

– Скажи, что у нас тут колесо клинит…

– Какое? – светловолосый мужик потянулся и лениво сполз с подводы. Обошел кругом. Пожал плечами.

– Огниво попроси…

– У меня есть.

– Тогда табаку!

– И он есть. Давеча прикупил. Ох и ядреный, – светловолосый потрогал бочку, которую надлежало перекинуть на настил, а оттуда уже и выкатить к винному ряду. – Бери.

Мелкий застыл, только нос его подергивался. Сам он покраснел, надулся, того и гляди треснет, из приоткрытого рта вырвалось шипение.

– Может, – ему таки удалось взять себя в руки. – Может, ты погулять хочешь? А то я пригляжу…

– Чего я тут не бачимши? – удивился напарник. – Не, Ефимка, работать надыть, а то ж зобачат, так и кричать станут…

– Не зобачат, – Ефимка подобрался. – А ты сходи, прикупи там Настасье платка какого или пряников. Бабы пряники любят. А то ж народишко скоро набежит, не дотолкнешься, если и захочешь. Не, Никлушка, если и идти, то теперича… потом, сам знаешь, напьются… куда там торговать. А завтрева с утречка обратно.

Никлуша поскреб волосы.