Охота на охотника - Карина Демина (2021)

– Спасибо, – ей с трудом удалось разлепить губы, чтобы произнести одно это слово. И рука, стиснувшая плечо, показала: ждали. А еще Властимира склонила голову, прижалась к этой руке, зажмурилась, слезы сглатывая.

За что они так… с нею?

С людьми? Вечное искушение, которому и без того сложно противостоять. Ей ли не знать? Когда сила бурлит, когда кажется, что одним движением руки ты способна изменить мир, и это недалеко от правды. Так просто вообразить себя если не Господом, то всяко ангелом его.

А дальше…

Позволить одно. И другое. И, убедившись, что все верно, все правильно, решить, будто ты отныне и всегда прав. Во всем.

А уж призрак живой воды, способной исцелить любую болезнь, многих довел до безумия.

– Бабушка, – Аглая встала, тронула одной рукой нитку жемчуга. – Я, наверное, пойду, да? Я… мне надо к одному человеку заглянуть, а ты не думай. Просто не думай. Нам с тобой повезло и…

И еще как повезло.

Дубыня, мрачный, неповоротливый, тоже уходит, двигаясь при всей неповоротливости своей тихо, что кот.

– Почему раньше не сказали?

– Сперва разбирались. Мальчишка же. Хотел выяснить, что да как… твой зятек не сам же грязную работу делал. Стало быть, имелись люди. А те люди знали, чего им знать не велено было. Да еще слушок пошел, что только вашей кровью остановить заразу можно, что, мол, госпожа собой пожертвовала… Она-то пожертвовала, а ты и Аглая остались. Понимаешь?

Еще как.

Люди… они люди. И в слабости своей тоже. А страх их вовсе меняет, и вот уже призрачная надежда излечиться самому или спасти кого-то близкого…

– Потому и охраняли вас, пока все не обляжется.

– А я сбежала…

– Сбежала, – подтвердил Довгарт. – Недалеко, правда…

– Следил?

– Приглядывал.

– Почему?

– Ты бы ответов искать стала. Да и не верила… расскажи бы мы про твоего зятька, про дочку, неужто поверила бы? Тем паче что поместье Дубынюшка старательно вычистил. И свидетелей, кто и вправду мог чего сказать… хотя тут зараза сама постаралась.

Тишина.

И птичек за окном слыхать. Соловьи, чтоб их. На севере соловьи тоже поют, ночами. Наверняка все еще поют, хотя годы прошли, а розарий, матушкой созданный, захирел. Но птицам-то что до забот человеческих.

– Мог бы и написать.

– Чтоб ты еще дальше сбежала?

– А сюда…

– Как сказали, что собираешься, то и я решил: давненько при дворе не показывался. И вообще… у меня, между прочим, внучка имеется. Мужа ей подыскать надобно. Только ж разве позволит? Вся в батьку. Упрямая и дурковатая.

– Не греши на девочку…

– Я не грешу. Я горжусь.

– Сядь уже, в ногах правды нет.

– А где она есть? – Но совета Довгарт послушался, сел рядышком и за руку взял, погладил пальцы. Спросил: – Вернешься?

Ей бы ответить, что всенепременно, но… куда? Как?

Вновь взглянуть на пепелище? Пусть расчищенное, пусть прикрытое ковром травяным и почти даже на пепелище собственно не похожее? Пересчитать молоденькие березки, которые на нем выросли? И постановить… возродить усадьбу?

Или же, напротив, бросить, как оно есть, и отстроить новую?

Но все равно там все будет как прежде. И не так, как прежде, одновременно. И она, глядя на разросшийся, забуявший черемуховый куст, станет гадать, почему ей в голову не пришло, что…

– Не знаю… – она погладила морщинистую руку. – Я… и хочу, и боюсь. Там все… напоминать станет.

– Станет, – согласился Довгарт. – Если за прошлым вздыхать, то всенепременно станет.

– А что еще делать?

– Дело.

– Какое?

Таровицкий подбородок почесал. Щетина пробилась. У него она всегда быстро отрастала, отчего он злился, потому как бороды в то время уже вышли из моды. Правда, после опять вошли и снова вышли.