Охота на охотника - Карина Демина (2021)

Она крутанула колечко на пальце, как делала всегда, нервничая. И стало быть, зря Димитрий поверил Войтеховскому с его уверениями, будто бы все сделано в лучшем виде.

– И как? – осторожно поинтересовался Навойский, на всякий случай отступая к двери.

Норов у невесты был… неспокойный.

– Как? – Лизавета нахмурилась. – И вправду хочешь знать как? А вот так… его императорское величество бдит.

– В смысле?

– Про смысл у своих спрашивай. Я тебе цитаты даю. Бдит о народном благе денно и нощно. Особенно, полагаю, нощно. Ночами оно вообще как-то бдеть сподручней. Особенно о народном благе…

– Лизанька!

– А еще его императорское величество челом высок.

– Гм…

– Голос его грозен и вызывает в душе человеческой верноподданическое трепетание…

Димитрий закрыл глаза.

Да. Определенно. Этот опус следовало прочесть до того, как он ушел к Лизавете.

– А у наследника многообещающий взор, пронзающий душу до самой печени. И я тебе клянусь, что так оно и было написано, мол, до самой печени. Там еще есть длань, которая простирается над миром. И прекраснодушное очарование императрицы. Они у тебя вообще в школе учились? Это же… я понимаю, что вам нужно представить императора народу, что хотелось сделать это как-то… более-менее патриотично, но не до такой же степени! А это еще… как там было… что-то про приступ горячей народной любви. Это у лихорадки приступы бывают. И у холеры… в общем, уточни у Одовецкой.

Она махнула рукой и опустилась на скамью.

– Как хочешь, но это я в печать не пущу… это бред! И если ваши газеты его печатают смиренно, то не значит, что и я буду!

– Не будь.

– И не хочу… у меня, между прочим, репутация только складывается… два нумера всего вышло…

И каждый дался немалой кровью.

А уж цензура и вовсе едва ль не открыто обвиняла Навойского в преступном попустительстве, но…

К газете приглядывались. Читали.

И сколь Димитрий знал, второй выпуск пришлось допечатывать.

– Ты попросил освободить полосу. Я выкинула материал, а взамен… – она махнула рукой.

– Извини.

– Не извиню.

– Извинишь, или я тетушке нажалуюсь.

– Это нечестно!

– Зато действенно… – Димитрий взял невесту за руку. Пальчики дрогнули. – Может, сама возьмешься? Помнится, со Стрежницким у тебя весьма душевно вышло… неизвестные герои Смуты…

Лизавета фыркнула и порозовела. Правда, сказала весьма смущенно:

– Он на меня до сих пор волком глядит, хотя я и фамилии не упоминала…

Будто кому-то она надобна.

– За погляд денег не берут, а что до фамилии, то… мои остолопы хотели как лучше, но, похоже, слегка перестарались… И все-таки писать придется. Сама понимаешь.

Газета хоть и именовалась независимой – чему, правда, не особо верили в свете, хотя и кивали, соглашаясь, мол, независимее некуда, – но существовала на казенные деньги, выделенные окольным путем. Всех этих казначейских хитростей Навойский и сам до конца не понимал, но, главное, работало.

Станки запущены.

Номера вышли и пусть особой выгоды пока не принесли, однако перспективы открывались презамечательнейшие.

– Или вот про границу еще…

– А про публичные дома твои не пропустили, – пожаловалась Лизавета.

– Так тема-то… болезненная.

– То есть если делать вид, что их не существует, то и проблема рассосется? – она вновь нахмурилась. – А ты знаешь, что за последние двадцать лет количество публичных домов увеличилось втрое? И что две трети их – это вовсе не те заведения, куда приличный человек заглядывает? И что не все несчастные попадают туда добровольно? И что порой городовые закрывают глаза на такие вот заведения, не бесплатно, само собой…

Димитрий поднял руки, показывая, что сдается.

– Давай так… – Навойский знал и это. И многое иное.

О том, скажем, кому платят уже городовые.