Планета Вода - Борис Акунин (2015)

– Не «нам», а мне, – отрезал Сергей Тихонович, выпятив челюсть. – Вы, наверное, думаете, что я только для виду покричал в лесу, а потом струсил и сюда сбежал… Неважно! – отмахнулся он от протестующего жеста. – Довольно того, что я думаю, что вы так думаете… Так вот. Я сказал, что сам арестую Шугая, и я сделаю это! Не из гонора, а потому что на берегу действительно всё видно, как на ладони. Шугай заметит вас издалека. А меня ему бояться нечего. Я, с его точки зрения, такой же человек Хозяина, как и он.

– Что ж, в этом есть резон. Тем более что я буду неподалеку.

Эраст Петрович вынимал из револьвера стреляные гильзы, ставя их на подоконник. Прочистил ствол, гнезда барабана. Вставил новые патроны.

– У самураев есть п-поговорка: сначала чистое оружие, потом чистое кимоно. Я поступил в обратной последовательности. Нехорошо.

Периферийным зрением он уловил сбоку какое-то движение. Повернул голову. У стены барака под окном стояла докторша, делая знаки, смысл которых не вызывал сомнения: манила пальцем, а вторую руку прикладывала к груди.

– Отлучусь на м-минуту.

Он спустился с крыльца, подошел к Людмиле Сократовне. Последний раз они виделись не при самых сердечных обстоятельствах: она кидалась на него со скальпелем, а Фандорин вел себя не по-джентльменски. Однако сегодня Аннушкина враждебности не проявляла. Наоборот – была просительна.

– Ради бога, – прошептала она. – Уведите куда-нибудь прокурорскую крысу. Все время торчит во дворе, а мне нужно к Борису. У него кончились папиросы, он ужасно без них страдает. Я привезла из лавки, а передать не могу… Пожалуйста! Он весь извелся!

За себя такая женщина молить бы не стала – слишком горда и самолюбива, а ради того, кого любит, готова унижаться даже перед врагом, с невольным уважением подумал Эраст Петрович. И из-за какой ерунды!

Поэтому сказал:

– Ничего, терпеть осталось недолго. Скоро сможете отсюда уехать. Шугай больше вашего ж-жениха не подстерегает.

– Наконец-то! – воскликнула Людмила Сократовна. – Ни минуты здесь не останусь! Как же мне обрыдла эта больница, река, лес, скотские тупые рожи больных!

– Как же можно уехать? – удивился Фандорин. – Вы говорили, что земство собирается прислать новый п-персонал. Найдут, вероятно и другого врача – я слышал, жалованье хорошее. Дождетесь – и уедете. Кто будет лечить больных? Неужто вам их не жалко?

– Жалко? – Докторша скривилась. – Вы не путайте меня с народницами, кто над сирыми и убогими слезы льет. Я плебс презираю. Навоз, перегной, из которого когда-нибудь, может, вырастут другие, достойные уважения. А этих за что уважать? Кто согласен жить по-скотски, позволяет себя стричь и пасти, лучшей участи не заслуживает. Быдло!

– Ладно, в уважении вы им отказываете. А в ж-жалости? – с любопытством спросил Фандорин. В России нечасто встретишь интеллигентную даму, которая отзывается о «народе-страдальце» подобным образом.

– За что их жалеть? Когда находятся самоотверженные люди, готовые принести себя в жертву ради стада, эти бараны хватают их и волокут в полицию.

Речи Ольшевского пересказывает, подумал Эраст Петрович, но оставил догадку при себе – вряд ли Людмиле Сократовне такая дедукция пришлась бы по вкусу.

– «Самоотверженные люди» – это, вероятно, революционеры вроде вашего жениха. Однако вы ведь, судя по всему, не революционерка?

– Нет, – отрезала Аннушкина. – Я евгенистка. Я считаю, что людей, достойных внимания, на свете очень мало. Их нужно культивировать, как драгоценный сорт пшеницы, и постепенно увеличивать посевную площадь. Никаким другим способом человечество не исправишь и не улучшишь.

– И господин Ольшевский именно таков? – спросил Фандорин, не вполне справившись с сочувственной интонацией.

Людмила Сократовна с непоколебимой уверенностью ответила:

– Да. Борис – высший продукт эволюции. У нас будут дети, и мы воспитаем из них настоящих людей, людей нового типа.