Атлант расправил плечи - Айн Рэнд (2011)

– От вашего желания это не зависит.

– Вы возвращаетесь ради меня.

– Нет, ради себя.

– Позволите мне видеться там с вами?

– Нет.

– Будете наблюдать за мной, как раньше?

– Еще пристальнее.

– Ваша цель защищать меня?

– Нет.

– Тогда какая же?

– Быть там в тот день, когда решите присоединиться к нам.

Дагни внимательно посмотрела на него, позволив себе лишь эту реакцию, но словно ища ответа на его слова, которые не совсем поняла.

– Все остальные соберутся здесь, – объяснил Голт. – Оставаться там станет слишком опасно. Я стану вашим последним ключом для входа в долину перед тем, как дверь закроется навсегда.

– О! – Дагни подавила этот звук, потому что он превращался в стон. Потом, вновь обретя тон безличной отрешенности, спросила: – А если я скажу, что мое решение окончательно, и я никогда не присоединюсь к вам?

– Это будет ложью.

– А если я сейчас решу, что хочу сделать его окончательным и стоять на нем, каким бы ни оказалось будущее?

– Независимо от того, какие факты увидите и какие убеждения сформируете?

– Да.

– Это будет хуже, чем ложь.

– Вы уверены, что я приняла неправильное решение?

– Да.

– Вы считаете, что каждый должен расплачиваться за свои ошибки?

– Считаю.

– Тогда почему не позволяете мне перенести последствия моих?

– Позволяю, и вы их перенесете.

– Если я обнаружу, когда будет слишком поздно, что хочу вернуться в долину, почему вы должны рисковать, держа для меня дверь открытой?

– Я не должен. И не делал бы этого, не будь у меня личной цели.

– Что это за личная цель?

– Хочу, чтобы вы были здесь.

Дагни закрыла глаза и опустила голову, открыто признавая поражение – поражение в споре и в попытке спокойно принять полное значение того, что покидает.

Потом подняла голову и взглянула на Голта столь же открыто, ничего не пряча в себе, – все отразилось в ее взгляде. Его лицо было таким, каким она увидела его, впервые открыв глаза в этой долине: в нем читались спокойствие и проницательность, без следа переживаний, страха или вины. Подумала, что, будь ее воля, так бы и стояла здесь, глядя на него, на прямые линии бровей над темно-зелеными глазами, на уверенный изгиб губ, словно отлитую из металла шею под расстегнутым воротником рубашки, непринужденную позу. Но в следующий миг поняла, что если бы поддалась подобному соблазну, то предала бы все, что придавало ценность самой картине.

Она ощутила, что воспринимает как настоящее, а не прошлое, ту минуту, когда стояла у окна своей комнаты в Нью-Йорке, глядя на окутанный туманом город, на недосягаемые очертания погружающейся на дно Атлантиды, и поняла, что лишь теперь видит объяснение этому. Пережила не слова, с которыми обратилась тогда к городу, а то непередаваемое чувство, что их породило: «Ты, кого я всегда любила, но так и не нашла, ты, кого ожидала увидеть в конце рельсового пути, у самого горизонта…», и заговорила: