Атлант расправил плечи - Айн Рэнд (2011)

«То, что он говорил о страдании, – ложь, – думала она с мрачным чувством долга, – но страдание не каприз; его постоянно терзают какие-то муки, которых он, видимо, не может мне объяснить, но, наверное, я научусь их понимать. Я должна в уплату за то положение, которое он дал мне, – а похоже, это единственное, что он мог дать, – я должна постараться понять его».

В последующие дни у нее возникло странное ощущение, что она сама себе стала чужой, незнакомкой, которой нечего хотеть или искать. Вместо любви, зажженной ярким пламенем преклонения перед героем, она осталась с убогой, гложущей жалостью. Вместо мужчины, которого стремилась найти, мужчины, сражающегося за свои идеалы, не умеющего хныкать и пускать слюни, она осталась с человеком, у которого раненое самолюбие было единственным притязанием на значимость, единственным, что он мог предложить в обмен на ее судьбу. Но это уже не имело никакого значения. Раньше она жадно ждала любой перемены в жизни; теперь занявшая ее место пассивная незнакомка походила на всех унылых людей вокруг, людей, называвших себя зрелыми, лишь потому, что не пытались думать или желать.

Однако этой незнакомке являлся призрак прежней Черрил, и призраку требовалось выполнить некую миссию. Она должна была разобраться в том, что ее погубило. Должна была понять и жила с чувством постоянного ожидания. Должна, хотя и сознавала, что пятно света стремительно приближается, и в миг понимания она окажется под колесами.

«Чего вы от меня хотите?» – этот вопрос бился у нее в голове, словно истерично пульсирующий нерв. «Чего вы от меня хотите?» – беззвучно кричала она за накрытыми столами в гостиных; «Чего вы от меня хотите?» – в бессонные ночи вопрошала она Джима и тех, кто, казалось, знал его секрет: Бальфа Юбэнка, доктора Саймона Притчетта… Вслух она этого не произносила, знала, что ей не ответят. «Чего вы от меня хотите?» – спрашивала она с таким ощущением, будто бежит, но все пути для нее закрыты. «Чего вы от меня хотите?» – спрашивала она, оглядываясь на долгий мучительный путь своего замужества, которому не исполнилось еще и года.

– Чего ты от меня хочешь? – спросила, наконец, Черрил и увидела, что сидит в своей столовой, глядя на Джима, на его растерянное лицо и высыхающее пятно на столе. Она не знала, как долго тянулось молчание; ее испугали свой собственный голос и вопрос, который она не собиралась задавать. Она не ожидала, что Джим поймет, – он, казалось, не понимал и более простых вопросов, и тряхнула головой, стараясь вернуться к реальности.

Черрил с удивлением увидела, что Джим смотрит на нее с легкой улыбкой, словно смеясь над ее способностью соображать.

– Любви, – ответил он.

Она почувствовала, что слабеет от беспомощности перед этим ответом, таким простым и, вместе с тем, таким бессмысленным.

– Ты не любишь меня! – тоном государственного обвинителя провозгласил Джим. Она не ответила. – Не любишь, иначе бы не задавала таких вопросов!

– Я любила тебя, – тихо ответила она, – но тебе нужно было не это. Любила за мужество, честолюбие, способности. Но все эти качества оказались мыльным пузырем. А пузырь лопнул.

Он, с презрением, чуть выставил вперед нижнюю губу:

– Что за убогое представление о любви!

– Джим, за что ты хочешь быть любимым?

– Какой дешевый, торгашеский подход!

Черрил молча смотрела на него.

– За что быть любимым?! – воскликнул он; голос его звенел насмешкой и лицемерием. – Значит, ты считаешь, что любовь – это предмет подсчета, обмена, взвешивания и измерения, будто фунт масла на прилавке? Я не хочу быть любимым за что-то. Я хочу быть любимым таким, какой я есть, а не за то, что делаю, говорю или думаю. Таким, какой есть, – не за тело, разум, слова, труды или поступки.

– Но тогда… какой ты?