Атлант расправил плечи - Айн Рэнд (2011)

– Ну? Ну? – раздраженно спрашивал доктор Феррис с бурной энергией человека, освоившегося в мире истерии. – Что вы теперь собираетесь с ним делать? Спорить? Дебатировать? Произносить речи?

Никто не ответил ему.

– Он… должен… спасти… нас, – медленно проговорил Моуч, словно загоняя остатки разума в пустоту и предъявляя ультиматум реальности. – Должен… принять власть… и спасти систему.

– Почему не напишешь ему об этом в любовном письме? – спросил Феррис.

– Мы должны… заставить его… принять власть… Должны принудить его править, – произнес Моуч тоном сомнамбулы.

– Ну, – спросил Феррис, неожиданно понизив голос, – понимаешь теперь, какую ценную организацию представляет собой Государственный научный институт?

Моуч не ответил, но Дагни заметила, что все как будто поняли его.

– Ты возражал против моего частного исследовательского проекта, называя его «непрактичным», – мягко сказал Феррис. – Но что я тебе говорил?

Моуч не ответил; он похрустывал суставами пальцев.

– Сейчас не время быть разборчивыми, – заговорил с внезапной оживленностью Джеймс Таггерт, но голос его тоже был странно негромким. – Мы не должны колебаться.

– Мне кажется… – тупо произнес Моуч, – что… что цель оправдывает средства…

– Уже поздно колебаться и держаться принципов, – сказал Феррис. – Принести пользу могут только решительные действия.

Никто не ответил; все вели себя так, словно хотели, чтобы мнение их выражали не слова, а паузы.

– Ничего не выйдет, – произнес Тинки Холлоуэй. – Он не сдастся.

– Это ты так думаешь! – сказал Феррис и усмехнулся. – Ты не видел нашу экспериментальную модель в действии. В прошлом месяце мы получили три признания в трех нераскрытых делах об убийстве.

– Если… – заговорил мистер Томпсон, и голос его внезапно перешел в стон, – если он умрет, нам всем конец!

– Не беспокойтесь, – сказал Феррис. – Не умрет. «Увещатель Ферриса» надежно рассчитан против такой возможности.

Мистер Томпсон не ответил.

– Мне кажется… другого выбора у нас нет… – чуть ли не шепотом выдавил из себя Уэсли Моуч.

Все молчали; мистер Томпсон старался не замечать, что все смотрят на него, потом неожиданно выпалил:

– О, делайте, что хотите! Я ничего не могу поделать! Делайте, что хотите!

Доктор Феррис повернулся к Лоусону.

– Джин, – напряженно сказал он, по-прежнему шепотом, – беги в кабинет контроля радиостанций. Скажи, пусть все станции будут наготове. Скажи, что через три часа я заставлю мистера Голта выступить в эфире.

Лоусон подскочил с неожиданной радостной усмешкой и выбежал.

Дагни поняла. Она поняла, что́ они собираются делать и что в их сознании сделало это возможным. Они не думали, что таким образом добьются успеха. Не думали, что Голт сдастся, и не хотели, чтобы он сдавался. Не думали, что теперь их может что-то спасти, и не хотели спасения. Движимые паникой своих неназванных эмоций, они сражались против реальности всю жизнь, и теперь достигли той минуты, когда почувствовали себя, как рыба в воде. Им незачем было знать, почему они так себя чувствуют. Они никогда не хотели знать, что чувствуют, они лишь испытывали некое узнавание, поскольку это было то, чего они хотели. Это была та реальность, которая выражалась во всех их чувствах, действиях, желаниях, выборах, мечтах. Таковы были природа и метод бунта против существования и смутного поиска неведомой нирваны. Они не хотели жить – они хотели, чтобы он умер.

Ужас, который испытала Дагни, был кратким, словно резкая перемена перспективы: она поняла, что субъекты, которых считала людьми, не люди. У нее оставались лишь чувства ясности, окончательного ответа и необходимости действовать. Голт находился в опасности; не было ни времени, ни места в ее сознании, чтобы расточать их на эмоции по поводу действий существ, не достигших человеческого уровня.

– Нужно принять меры, – прошептал Уэсли Моуч, – чтобы никто об этом не узнал…