Триумфальная арка - Эрих Ремарк (1946)

— Погода тут ни при чем. Обычно лето — мертвый сезон. А в этом году словно сумасшествие какое-то на всех нашло. Посмотрел бы, как бойко торгует бар! Можешь себе представить — даже французы заказывают шампанское!

— Невероятно.

— Что касается иностранцев, это в порядке вещей. На то ведь они и иностранцы. Но французы! Больше того — парижане и те пьют шампанское! И, представь, платят! Пьют шампанское вместе «дюбонне», пива и коньяка! Можешь ты мне поверить?

— Только если увижу собственными глазами. Роланда налила ему кофе.

— А от посетителей прямо отбоя нет! — продолжала она. — Голова идет кругом. Спустишься вниз — сам увидишь. Зал уже сейчас переполнен. Самая разношерстная публика. Что это вдруг нашло на людей, Равик?

Он только пожал плечами.

— Старая история об океанском корабле, идущем ко дну.

— Но ведь мы-то не тонем! Наоборот, дела идут блестяще!

Дверь отворилась, и в комнату вошла Нинетта, мальчишески стройная, в коротких штанишках из розового шелка. У нее было ангельское личико, и она считалась одной из лучших девиц заведения. Ей шел двадцать первый год. В руках она несла поднос с хлебом, маслом и двумя горшочками джема.

— Мадам услышала, что доктор пьет кофе, — проговорила она хриплым басом. — Она просит вас отведать джема ее собственного приготовления.

Нинетта усмехнулась. Ангельский лик исчез, сменившись гримасой озорного уличного мальчишки. Она поставила поднос на стол и, пританцовывая, вышла из комнаты.

— Вот видишь, — вздохнула Роланда. — Распустились — дальше некуда. Знают, что они нам нужны.

— Ну и правильно, — заметил Равик. — Когда же еще они смогут себе это позволить?.. Но что означает этот джем?

— Это гордость мадам. Сама готовит его. В своем имении на Ривьере. Он и вправду хорош. Попробуй.

— Терпеть не могу джема. Особенно если его варила миллионерша.

Роланда отвинтила стеклянную крышку, взяла лист толстой бумаги, положила на него несколько ложек джема, гренок и кусок масла. Завернув все это в пакет, она подала его Равику.

— Возьми, — сказала она. — Уж угоди ей! Потом выбросишь. Она обязательно проверит, отведал ли ты его. Последнее, чем может гордиться стареющая женщина, лишенная всяких иллюзий. Сделай это хотя бы из вежливости.

— Хорошо, — Равик встал и открыл дверь. — Довольно-таки шумно, — сказал он, вслушиваясь в гул голосов, музыку, смех и крики, доносившиеся снизу. — Неужели там только французы?

— Нет, конечно, Большей частью иностранцы.

— Американцы?

— В том-то и дело, что не американцы, а немцы. Никогда еще у нас не было так много немцев. Тебе это не кажется странным?

— Вовсе нет.

— Они почти все хорошо говорят по-французски. Не то что немцы, которые приезжали в Париж несколько лет назад.

— Нетрудно себе представить. Должно быть, у вас и солдат немало бывает — в том числе и колониальных?

— Ну, эти-то всегда ходят.

Равик кивнул.

— И что же, немцы тратят много денег?

Роланда рассмеялась.

— Что верно то верно. Угощают всякого, кто готов с ними пить.

— Вероятно, главным образом солдат. А ведь в Германии действуют валютные ограничения, все границы закрыты. Выехать можно только с разрешения властей. Больше десяти марок вывозить нельзя. И вдруг в Париже столько веселых немцев. Все они сорят деньгами и отлично говорят по-французски. Пожалуй, ты права: это действительно странно.

Роланда пожала плечами.

— Мое дело маленькое… Лишь бы расплачивались настоящими деньгами.

Равик вернулся домой в девятом часу.

— Мне кто-нибудь звонил? — спросил он портье.

— Нет.

— И после обеда не звонили?

— Нет. За весь день ни одного звонка.

— Кто-нибудь заходил, спрашивал меня?

Портье отрицательно покачал головой.