Триумфальная арка - Эрих Ремарк (1946)

Разговор за столом напоминал беседу в пансионе для благородных девиц. Плетеные кресла были украшены бантами. Кассовый аппарат сиял. Мраморные плиты столиков тускло мерцали. В зале царила атмосфера легкой грусти. Мадам была в черном. На ней сверкали бриллианты, их было не слишком много, лишь брошь и кольцо — чудесные голубовато-белые камни чистой воды. Она не надела диадему, хотя стала графиней. У мадам был вкус. Она любила драгоценности. Мадам заявила, что рубины и изумруды могут упасть в цене. Бриллианты куда надежнее. Она болтала с Роландой и Равиком, обнаруживая недюжинную начитанность. Она вела беседу легко, забавно и остроумно, цитировала Монтеня, Шатобриана и Вольтера. Ее умное, ироническое лицо обрамляли слегка поблескивающие седые волосы с голубоватым отливом — мадам их подкрашивала.

В семь часов, после кофе, девушки, совсем как примерные воспитанницы пансиона, встали из-за стола. Они вежливо поблагодарили мадам и трогательно простились в Роландой. Мадам посидела еще немного. Она угостила Равика «арманьяком», какого он в жизни не пробовал. «Группа резерва», все время дежурившая внизу, прибыла к столу. Девушки умылись, переоделись в вечерние платья и подкрасились, но не так ярко, как обычно. Мадам дождалась, пока всем не подали тюрбо. Поговорив с девушками и поблагодарив их за то, что они пожертвовали для нее этим часом, она грациозно откланялась.

— Я надеюсь, Роланда, еще увидеть вас до отъезда…

— Разумеется, мадам.

— Разрешите оставить для вас «арманьяк»? — обратилась мадам к Равику. Он поблагодарил. Мадам удалилась. С головы до пят — дама высшего Общества.

Равик взял бутылку и пересел к Роланде.

— Когда ты уезжаешь? — спросил он.

— Завтра днем, в четыре часа семь минут.

— Я приду на вокзал проводить тебя.

— Нельзя, Равик. Никак нельзя. Мой жених приезжает сегодня вечером. Мы едем вдвоем. Понимаешь? И вдруг заявишься ты. Он очень удивится.

— Понимаю.

— Завтра с утра мы сделаем еще кое-какие покупки и отправим все багажом. Сегодня я сниму номер в отеле «Бельфор». Удобно, дешево и чисто.

— Он тоже остановится там?

— Что ты! — удивилась Роланда. — Ведь мы еще не повенчаны.

— Верно. Об этом я как-то не подумал. Равик знал, что Роланда нисколько не рисуется. Она была женщиной устойчивых буржуазных взглядов. Для нее не имело значения, служит ли она в пансионе для благородных девиц или в публичном доме. У нее были определенные обязанности, и она честно их исполняла. Теперь она освободилась от этих обязанностей и возвращается обратно в свою буржуазную среду, полностью порывая с тем миром, в котором временно жила. Так же получалось со многими проститутками. Часто они становились отличными женами. Проституцию они считали тяжелым ремеслом, но отнюдь не пороком. Такой взгляд на вещи спасал их от деградации.

Роланда налила Равику еще рюмку коньяку. Затем достала из сумки какую-то бумажку.

— Если тебе когда-нибудь будет нужно уехать из Парижа — вот наш адрес. Приезжай в любое время.

Равик посмотрел на адрес.

— Здесь две фамилии, — сказала она. — Первые две недели пиши на мою. Потом — на имя моего жениха.

Равик спрятал листок.

— Спасибо, Роланда. Пока я останусь в Париже. И потом — я представляю себе, как удивится твой жених, если я вдруг свалюсь к вам как снег на голову.

— Ты это говоришь потому, что я просила тебя не приходить завтра на вокзал? Так ведь здесь совсем другое дело. Я даю адрес на тот случай, если тебе придется срочно выехать из Парижа.

Он удивленно взглянул на нее.

— Что ты хочешь сказать?

— Равик, — сказала она. — Ты беженец. А у беженцев часто бывают неприятности. Хорошо заранее знать место, где можно какое-то время пожить, не опасаясь полиции.

— Откуда ты знаешь, что я беженец?

— Знаю. И никому об этом не говорила. Да и кому какое дело? Сохрани адрес. А понадобится — приезжай, не стесняйся. У нас никто ни о чем не спросит.