Мотылек - Анри Шаррьер (2014)

Подготовка к новому побегу заняла более месяца. Наконец все утряслось. Поскольку теперь во дворе будет свой полицейский, мы без всякого опасения за один заход перепилим решетку слесарной пилой. У меня три сменных полотна для работы по металлу. Я предложил это сделать и колумбийцу, метальщику кошки. Он сказал, что перепилит свою решетку в несколько приемов. В ночь побега один из его друзей – до этого несколько дней подряд он разыгрывал из себя дурака – будет бить в цинковый лист и орать песни. Колумбийцу было известно, что часовой согласился пропустить через стену только двоих французов. Если на стене появится третий, он будет стрелять, и тем не менее ему хотелось попытать счастья. Он сказал мне, что если мы будем тесно держаться друг друга, то в темноте часовой даже не разберет, сколько проскочило – один или двое. Клузио и Матюрет бросили жребий. Со мной пойдет Клузио.

Наступила безлунная ночь. Сержант и двое полицейских получили половину причитавшихся им денег. На этот раз я не стал выделять их по индивидуальному вкладу в мероприятие – все тянули одну лямку. Вторую половину они получат при окончательном расчете в Баррио-Чино, где проживала подруга Жозефа Дега.

Погас свет. Мы налегли на решетку. Через десять минут она была перепилена. Оставляем камеру одетые в темные рубашки и брюки. По дороге к нам присоединяется колумбиец. Кроме нательной темной рубашки, на нем ничего нет. Влезаю наверх по дверной решетке calabozo (тюремной камеры), огибаю нависающий карниз, бросаю крюк на трехметровой веревке и через минуты три без всякого шума оказываюсь на стене, где ходят часовые. Лежу, прижавшись животом к манежу, поджидаю Клузио. Ночь темная, хоть выколи глаз. Вдруг вижу, вернее, чувствую протянутую ко мне руку. Хватаюсь за нее и начинаю тащить. Раздается страшный шум. Клузио, пытаясь пролезть между стеной и карнизом, зацепился поясом от штанов за оцинкованное железо. Я ослабил руку, и шум прекратился. Жду, когда Клузио освободится. Снова начинаю тянуть на себя что есть силы, полагая, что Клузио уже отцепился. Снова ужасный лязг и грохот оцинкованного листа. Под этот аккомпанемент Клузио оказывается рядом на стене.

Раздался выстрел. Стреляли с других постов. Наши молчали. С перепугу мы стали прыгать со стены не в том месте. Высота девять метров. Чуть поодаль – всего пять. Результат: Клузио снова сломал правую ногу. Я сломал обе и не мог подняться. Как потом выяснилось, у меня были сломаны пяточные кости на обеих стопах. Колумбиец вывихнул колено. Под винтовочные выстрелы охранники высыпали на улицу. Вспыхнул мощный электрический фонарь, нас окружили и взяли на прицел. Ярость душила меня, и я рыдал, как ненормальный. К тому же охранники не верили, что я не могу подняться на ноги. Обратно в тюрьму я полз на карачках, подбадриваемый сзади штыками. Клузио скакал на одной ноге, колумбиец тоже. От удара прикладом из головы захлестала кровь.

Выстрелы разбудили дона Грегорио, спавшего у себя в кабинете. В эту ночь он нес дежурство, что нас и спасло. Если бы не он, нас прикончили бы штыками и прикладами. Подкупленный мною сержант, расставивший на постах своих людей, бил меня с особой жестокостью. Дон Грегорио прекратил избиение. Он пригрозил им трибуналом за нанесение нам увечий. При этом магическом слове охранники угомонились. Оно остудило их служебный пыл.

На следующий день в тюремной больнице на ногу Клузио наложили гипс. Костоправ-заключенный вправил колумбийцу коленный сустав и сделал повязку. Ночью обе ступни мои распухли и стали размером с голову. Как две маленькие пуховые подушки красно-черного цвета с кровоподтеками. Врач предписал мне ножные ванны из теплой соленой воды. Три раза в день ставили пиявки. Насосавшись крови, пиявки отпадали сами. Их затем клали в уксус, они отдавали кровь и снова были готовы к употреблению. На голову наложили шесть швов.