Мотылек - Анри Шаррьер (2014)

На островах не было радио, и никто не знал, что происходит. Распространялись слухи, что на Мартинике и Гваделупе устроены базы снабжения для немецких подводных лодок. Где голова, а где хвост у этих слухов – вряд ли разберешься. Идут постоянные споры и дискуссии.

– Ты знаешь, о чем я подумал, Папи? Наступил подходящий момент поднять мятеж и передать острова свободной Франции де Голля.

– Значит, ты полагаешь, что Длинного Шарля приперла нужда заполучить каторжную колонию? А для чего? Ну скажи, для чего?

– Да чтоб набрать две-три тысячи людей в ряды Сопротивления.

– Прокаженных, лунатиков, туберкулезников, доходяг от дизентерии? Ну ты и шутник, однако. Тот парень не такой набитый дурак, чтобы связываться с каторгой.

– Но здесь же наберется и пара тысчонок здоровых людей?

– Это уж другой вопрос. Люди людьми, но выйдут ли из них хорошие солдаты? Не думаешь ли ты, что война и ограбление – одно и то же? Грабеж длится десять минут, а война – годы и годы. Патриотический порыв – вот что нужно для хорошего солдата. Что бы ты ни говорил, а я не вижу здесь ни одного парня, готового сложить свою голову за Францию.

– С какой стати? Это после того, что с нами сделала Франция?

– Вот мы и приехали: ты сам подтверждаешь, что я прав. К счастью, у Шарля есть другие, чтобы вести войну. А мы тут не пришей кобыле хвост. И все же, когда подумаю, что вшивые боши в нашей стране!.. А возьмем французов, которые заодно с Гансами! А возьмем наших багров, которые все как один ратуют за Петена.

Граф де Берак высказал мысль:

– Нам предоставляется единственный путь к избавлению – это искупить свою вину перед Францией.

Боже, произошло действительно нечто экстраординарное: раньше ни одна душа не заикалась ни об избавлении, ни об искуплении, а теперь вдруг все заговорили – и комар, и муха: в общем, для всей разнесчастной каторги блеснул вдруг луч надежды.

– Я серьезно, Папийон, если мы все-таки поднимем мятеж, как ты думаешь, возьмет нас де Голль под свою команду?

– Прости, но мне не перед кем искупать свою вину на этой Божьей земле. Если перед французским правосудием с его выморочной «реабилитацией», то пусть поцелуют мою задницу. Я им так и скажу при реабилитации. Мой долг – бежать и, обретя свободу, стать нормальным гражданином и не приносить вреда обществу. По-другому ничего не докажешь. И я готов обсудить любой вопрос, связанный с побегом. Затея с передачей островов Длинному Шарлю не вызывает у меня никакого интереса, уверен, что она его также не интересует. А ты знаешь, что скажут вам новые власти, если вы решитесь нанести удар? Они скажут, что вы взяли острова ради собственной свободы и отнюдь не ради свободной Франции. И еще, неужели вы действительно знаете, кто прав – де Голль или Петен? Я так абсолютно ничего не знаю. Но страдаю, как последняя сволочь, при мысли, что в мою страну вторгся враг: я думаю о своих близких, родственниках, сестрах и племянницах.

– Мы оказались бы настоящим сборищем кретинов, если б вдруг стали переживать за общество, никогда не имевшее к нам ни малейшей жалости.

– Но это же естественно: переживать за свою страну, потому что и полиция, и вся французская машина законов, и жандармы с баграми – это еще не Франция. Это выделившийся класс типов с совершенно повернутыми мозгами. Сколько их, готовых пойти на службу к немцам сию же минуту? Держу пари, что сейчас французская полиция арестовывает соотечественников и выдает их немецким властям. Вот так-то. Я уже говорил и еще раз скажу: мне нет никакого дела до мятежа, какие бы цели он ни преследовал. Я за побег. Но вот как и когда?