Следы в Крутом переулке - Валерий Винокуров, Борис Шурделин (1989)

— Нет, кое-что, конечно, помню. Но больше ощущения свои, чем дело. Да и все воспоминания переплелись с тем, о чем уж мне потом рассказывали… Помню, что спать хотелось смертецки, а Васька затемно тащит с собой. И мерзнем поутру, пока кто-то придет из плавней. В бурьянах мы прятались. Там, где сейчас яхт-клуб. А бурьяны те — под водой. Днепр тогда казался огромным, широким. Но не сравнишь же с нынешнем морем Каховским. Я все ныл: «Вась, а Вась, ну, скоро? Чихнуть можно, Вась?» А он мне щелчок в лоб: молчи. Он меня с собой таскал, чтобы меньше подозрений: полицая встретит, отговаривается, мол, младшего брата искал, домой веду. Меньше риска. Та ночь роковая? Мы до нее уж ночи три просидели в штабелях за нефтебазой. Там до войны был какой-то склад. Шпалы и всякое такое. Что можно было в печках сжечь, люди давно растащили. А шпалы — они же просмоленные, топить ими не станешь. Я туда попал впервые, даже не знал, что такое место есть в городе. Это ж далеко от нас, на Довгалевке. А Васька весь город знал, ему уж, считай, почти пятнадцать было, да с тринадцати — связным у партизан. Та ночь? Васька поправит, если я что путаю. В два часа ночи… Это он мне уж потом сказал, или ему сказали, что было два часа, когда все началось. Мы с ним тогда часов и в глаза не видели: это сейчас у любого второклассника часы на руке… Так вот, в два часа как-то сразу стрельба началась. Не отдельные выстрелы, а стрельба. «Нарвались наши», — сказал Васька и сильно сдавил мне руку. Минут через пять потащил за собой. Пробирались между штабелями этих шпал, потом вниз по канаве. Вышли в кусты. Какая-то развалюха. Мы в ней пробыли минут десять. Сейчас-то этого ничего нет, все под водой, под морем осталось… Еще ведь не холодно было, а я замерз. Наверно, от страха. Васька тащит: «Иди за мной». Пошли вдоль берега, камни там были, насыпь какая-то. И вот за насыпью-то мы и встретили двоих. Наших. Оба раненые. Один в руку. Другой совсем сильно. Идти не может. Так первый с Васькой чуть не несли его: у первого, у самого, одна рука в порядке. Сперва сховались мы в каком-то дворе на Торговице, а потом уж привели их к деду Демьяну. Вот и все. Дальше ты от него, верно, знаешь. Не то один из них, не то оба были не местные. Не ориентировались в городе. Ты представляешь, где была старая нефтебаза, что сейчас под водой?

— Хорошо помню.

— Так вот местные-то, конечно, пошли бы вверх по реке, а эти — вниз, на Торговицу. Туда, где мы должны были их ждать, если бы операция прошла успешно. А так получилось, что они шли в самое пекло, куда должны бы немцы возвратиться с нефтебазы. Спасло то, что все же на нефтебазе кое-что взорвали, вот охрана там и застряла.

— А со связным из отряда ты встречался?

— С Решко? Нет. Я даже не помню его. Васька встречался, но меня тогда не брал. Конспирация же.

— И часто они встречались?

— По Васькиным рассказам, не очень. Понимаешь, считалось, что Решко работает на строительстве дороги через плавни. Немцы строили такую. И посейчас из моря торчат быки — это на них они потом мост поставили. Так вот все соседи у нас и думали, что Решко там работает.

— Значит, ты его никогда не видел?

— Может, и видел, но не знал, что это он. Или не помню.

— А тех, раненых, как звали?

— Одного, что сильно ранен был, — Аликом. Он оказался Васькиным родственником дальним. А другого, что потом едва правой руки не лишился, — Федором. Да-а, ему же твоя мать руку спасла, когда дед Демьян их в старой крепости прятал. Но меня туда, в крепость, ясно, не пускали. Это уж потом, когда партизаны в степи были, а мне почти двенадцать стало, я сделался полноправным связным…