Следы в Крутом переулке - Валерий Винокуров, Борис Шурделин (1989)

А Толя Осокин задал себе вопрос: не встретились ли они, хотя бы игрой случая, прошлой осенью, когда Сличко нелегально появился в Новоднепровске? Не произошло ли между ними нечто такое, о чем осенью никто не догадался? Не сошлись ли их дороги в ту ночь у оврага, в котором и загнулся полицай?

Еще два случая припомнил разговорившийся Баляба-младший. В Новоднепровск из Кохановки вся семья вернулась в свой чудом уцелевший дом вскоре после освобождения города, но отца они так и не увидели: он ушел с Красной Армией на запад. Сличко же обнаружили на Микитовке, у Галины Курань, спустя почти год. Когда его судили, Володина мать сказала: «Жалко, Феди тут нет…» Кое-кто из родственников и соседей ходили на суд, некоторые выступали свидетелями, но Полина категорически отказалась: «Был бы Федя, он бы свое сказал. А что я могу?»

И о Сличко в доме не вспоминали до того осеннего дня, когда его труп обнаружили в овраге. Мать успела только сказать: «Федя, а если б вы встретились…» — и чувств лишилась. «Скорую помощь» вызывали. А отец лишь таинственно ухмыльнулся. Володю его ухмылка так поразила, что он до сих пор мысленно видел ее.

Баляба-старший приехал с работы как раз во время ужина. Грузный, с тяжелым подбородком, с маленькими блестящими глазами, что прятались под мохнатыми бровями. Он сразу стал недоверчиво поглядывать на Осокина. И за едой периодически тоже ухмылялся — лукаво, что ли, но вовсе не добро. К Толе он, казалось, отнесся неплохо, но не сердечно, не по-отечески, чего очень хотелось Володе, хотелось, чтобы его дом и для одинокого в Новоднепровске Толи стал чем-то вроде родного дома.

Отец же, чувствовал Володя, словно чего-то опасался. Какого-то своего неверного слова? Володя переводил взгляд с отца на Толю и понимал, что Толя так же настороженно оценивает отца, как и тот его.

А Толя, сидя напротив хозяина дома, ни одного слова не упустил и не забыл. Но хотя они с Володей, продолжая начатый до ужина разговор, вспоминали разные партизанские рассказы, Баляба-старший о своем прошлом в тот вечер не заикнулся.

Почему же? Осокин вовсе не подозревал, что хозяин дома — «сорок третий». Но не без оснований предполагал, что старший Баляба знает намного больше того, что рассказал в отчете, который хранится в архиве. И, возможно, что про обстоятельства смерти Сличко и Петрушина он знает нечто такое, что неизвестно прокурору.

Когда речь зашла о Петрушине, Баляба-младший спросил отца:

— Все знают, что ты с ним не здоровался. Но как думаешь — за что его?

Отец просверлил маленькими глазами лицо сына.

— Все говорят, что за золото. За что же еще?

— А если не за «что», а за «кого»? — спросил Осокин.

— Если за «кого», то за Прокопа, — ответил хозяин и теперь просверлил глазами Толю.

— «За» или «из-за»? — спросил сын.

— Ну, вам-то какая разница? — снова ухмыльнулся отец. Такой же точно ухмылкой, какую с прошлой осени не мог забыть Володя.

А ведь отец прекрасно понимал, что разница была! «За» — значит, это могла быть месть за смерть Сличко, ведь кто то мог считать, что Петрушин если не ликвидировал Сличко, то способен был выдать его. «Из-за» — это уже совсем другое дело, тогда это мог быть тот, кому мешали Сличко с Петрушиным, но второй стал мешать уже после появления первого.

А тут Баляба-старший неожиданно продолжил:

— Видать, кто-то этого Петрушина стал бояться.

— Бояться? Такого придурка? — удивился сын.

— Ни придурком, ни дураком он никогда не был. Прикидывался и радовался, что его таким считают.

Нет, в доме с таким хозяином Толя ни за что жить бы не стал, хотя Володя давно уже уговаривал его перебраться к пим. О внутренней близости с таким человеком и говорить не приходится. Да и внешность Балябы-старшего почти отталкивала. Словом, вынес Толя Осокин из этого дома стойкое недоверие к хозяину: даже если того прижмут фактами, о чем-то самом важном он все равно сумеет умолчать.