Ева - Артуро Перес-Реверте (2018)

– Тогда, как выражаются в определенных кругах, надо будет делать ноги.

– Какова вероятность?

– Пятьдесят на пятьдесят, – ответил Фалько, минутку подумав.

– Как всегда, а? Орел или решка?

– Ну, может, на этот раз шансов немного побольше.

– Скажи мне, котик, как ты собираешься это обтяпать, а? Когда команда «Маунт-Касл» узнает о решении своего капитана, едва ли все скушают это безропотно.

– Чуть только на борту окажутся матросы с миноносца, никто даже не шевельнется.

– Ты полагаешь?

– Я почти уверен.

– Всего лишь «почти»?

– Да. Всего лишь.

– В таком случае расскажи мне об этой затее – хочу видеть все в совокупности. Операцию и то, что ей предшествовало.

И Фалько рассказал все в подробностях. Утаив только ночной визит Евы Неретвы, он ввел Паука в курс дела – все, что знал и что предвидел. И про то, как попал в засаду на бульваре Пастера.

– Расквитались с тобой за Трехо, – сказал Паук.

Он потер ногти о рукав пиджака и полюбовался эффектом. Казалось, его забавляет, что Фалько – в шаге от того, чтобы занять стол в танжерском морге.

– Так, говоришь, это был Гаррисон, американский коммунист?

– Твердо знаю.

– И он ушел от тебя живым? Ты всего лишь расписал рожу мавру? – Паук с брезгливой насмешкой скривил губы. – Кажется, ты теряешь квалификацию.

– Может быть.

– Это от вольготной жизни. Расслабляет.

– Прямо снял, что называется, с языка.

Пакито выпустил сквозь зубы пренебрежительный смешок.

– Кстати, о языке… Как там эта бабенка? Что ж ты ничего не рассказываешь о своей большевичке?

– Нечего рассказывать. Она всем вертит.

Паук взглянул с любопытством:

– И значит, радиста убрали по ее приказу?

– Похоже на то.

– Хорошо же она, сучка, тебе отплатила за Саламанку. Ах, тварь позорная…

Фалько промолчал. Он смотрел на порт и бухту. Пакито снял шляпу, пригладил крашеные волосы и снова надел ее не без кокетства.

– Ты иногда так мудришь чего-то… – заметил он со вздохом.

– Возможно.

– И когда-нибудь ты проснешься на том свете…

– Шел бы ты на… – сказал Фалько, поднося к сигарете спрятанный в ладонях огонек зажигалки.

Пакито взглянул на часы, словно и впрямь обдумывал это предложение.

– Не сейчас, котик. Еще слишком рано. Чуть погодя.

Испокон веку, снова подумал он, мужчины готовятся к бою. Исполняют ритуал – точат секиры, правят клинки, надевают доспехи. Где-то – скорей всего в романчике, купленном в киоске на вокзале, или в журнале – он вычитал, а впрочем, может быть, еще в гимназии узнал, что под Фермопилами триста спартанских воинов тщательно причесывались и чистили латы, медленно и тщательно собираясь на свою последнюю битву с персами.

Это вдруг пришло ему в голову и там застряло, когда он оказался в схожей ситуации и изготавливался к бою. Никакого надрывного драматизма – Фалько был уверен, что и спартанцы думать не думали о бренности и о прочих высоких материях. Мужчины определенного сорта не склонны принимать героические позы и произносить речи, адресованные грядущим поколениям. И потому ему нравилось представлять, что спартанцы накануне дня, который неизвестно чем кончится, молча бродили по темному берегу, подобно многим из тех, кого он знал и кто сражался во исполнение долга или в силу профессии. Он знал их – спокойных, ко всему готовых, работающих на результат. В преддверии пока еще неведомой судьбы, в жизни и смерти их всех – а понятие «их» включало и самого Фалько – жить или умереть было всего лишь бюрократической формальностью. Предусмотренной правилами игры.

Вот какие мысли проплывали у него в голове, пока он в своем номере отеля готовился к выходу.