Ева - Артуро Перес-Реверте (2018)

Фалько потер веки и всмотрелся, отыскивая признаки близкой угрозы. Он ничего не увидел, но знал: враги здесь, враги выжидают. Действуют, как предписано правилами профессии и законами жизни, сообразно своим обязанностям и судьбе. Из кобуры он вытащил пистолет, из кармана пиджака – германский глушитель и, делая первые шаги вверх по склону, в три оборота привинтил его к стволу. Потом снял пиджак и перебросил его через руку, спрятав под ним оружие. Впрочем, браунинг и так было не видно – быстро темнело, – но лучше не рисковать. И предполагать худшее.

На середине подъема он осторожно сдвинул предохранитель и снял палец со спускового крючка. От привычной тяжести оружия в руке, от напряжения всех мускулов, от предельной настороженности всех органов чувств в душу вселилось нечто вроде тихого счастья. Осознанного, безмятежного спокойствия. Ощущения, что ничего не оставлено позади и ничего не ждет впереди, на дальнем конце пути.

Он шел в одиночку сквозь пустой мир.

Прошла в тишине та минута, на которую дали ему отсрочку от смерти. Он слышал только собственные шаги и рокот прибоя.

До калитки, откуда начиналась лестница в дом Мойры Николаос, было метров тридцать. Стремительно сгущался мрак, но еще можно было различить предметы. Фалько краем глаза, но очень внимательно оглядывал кусты и скалы, остававшиеся справа, всматривался в тени между стеной и морем, которые с каждой минутой теряли четкость очертаний. Можно не сомневаться – гости явятся оттуда.

И постараются взять живым, подумал он. Хотелось бы надеяться.

Он вытащил сигареты и прикурил, действуя одной рукой. Курить не хотелось, но надо было продемонстрировать беззаботность. Даже приостановился и не сразу погасил зажигалку, освещавшую ему лицо, вполне по виду спокойное. Потом зашагал дальше.

Чтобы обманывать противника, вспомнил он, важно помнить, что ему известно. По крайней мере, несколько часов Еве и Гаррисону живой он будет нужнее, чем мертвый. Ему есть что им поведать, если удастся, с позволения сказать, разговорить его, и всякий, находящийся в здравом рассудке, как бы ни сжигала этого всякого слепая ярость и жажда мести, не упустит возможности сначала задать ему несколько вопросов, а уж потом перерезать глотку или продырявить голову пулей. Таков был козырь Фалько в начинавшейся игре. Его шанс на жизнь. Страховочная сетка, которая подталкивает к головокружительным трюкам, а если руки соскользнут с поручня трапеции, не даст разбиться насмерть.

Если же он рассчитал неверно, они ограничатся тем, что застрелят его. Бац – и все. Конец истории, и всем проблемам – тоже конец. Настанет время погрузиться в беспробудный сон.

Будь осторожен, сказала ему тогда Ева. И он улыбнулся про себя, прежде чем полностью отрешиться от мыслей об этой женщине и направить их совсем в другую сторону. А именно – туда, где он сейчас мог потерять жизнь.

На него набросились в десяти шагах от калитки.

Да. По всей видимости, хотели взять живым. Никакой стрельбы, чтобы не устраивать переполох и не привлекать на место действия посторонних лиц. Камерное, глубоко личное сведение счетов.

Он отбросил сигарету, когда из серовато-синей полутьмы, еще позволявшей различать очертания, вдруг стремительно и бесшумно вынырнуло несколько фигур, сзади подсвеченных луной и ее отражением в далеком море.

Угасающий день померк еще не окончательно, и в его слабом свечении Фалько насчитал шесть силуэтов, которые выдвигались к нему из-за кустов и камней, а через две секунды услышал и звук крадущихся – пока что – шагов.

Один из шестерых, одетый в бурнус, негромко произнес «Иалах», словно подбадривая своих. По крайней мере один мавр, подумал Фалько. Потом разглядел еще две-три такие же фигуры. Недорогие наемники – вроде того, которому на бульваре Пастера он располосовал лицо. Сброд, не знающий, что за двадцать песет в день придется умереть. И умирающий.