Ева - Артуро Перес-Реверте (2018)

Фалько захохотал и, подавившись дымом, закашлялся. Сигарета уже обжигала ему кончики пальцев. Он сунул ее в пепельницу.

– Самая заветная мечта одной такой женщины – пережить самое себя. – Она осторожно прикасалась к его лицу. – Ну, и сам видишь… Обороняешь крепость, где нечего больше защищать.

Она снова чуть подвинулась, освобождая ему место. Голова у Фалько медленно кружилась, унося его в те края, куда звуки доходили с промедлением, где движения казались нескончаемыми. Он лег на диване ничком, положив голову на живот Мойре.

– Я тоже не представляю, – сказал он. – Но жизнь порой такие шутки шутит…

– Нам бы надо умереть так же, как жили, – Мойра погладила его волосы. – Не веришь в это?

– Верю. Но это случается так редко.

– Ну, расскажи… Расскажи мне, пожалуйста… À l’ombre de nos amours… Под сенью нашей давней любви. Давней, милой, нежной любви – и нынешней меланхолической дружбы.

– Да какой из меня рассказчик…

– Ну, прошу тебя…

Здесь хорошо, подумал Фалько, прижимаясь щекой к ее животу. Удобно и уютно… как у матери на руках. Он заставил свое блаженное оцепенение прерваться словами.

– Знать, что жизнь… – начал он очень медленно, – это шутка дурного тона, полная случайностей, врагов и чертиков, выскакивающих из коробочки, – это единственное, что дает возможность шутить над всем. – Он повернул к ней голову. – Как тебе?

– Шутить с такой чудесной и губительной улыбкой, как у тебя?

– Например.

– Я бы похлопала тебе – да нечем.

Она продолжала перебирать его волосы, пропуская пряди меж пальцами.

– Только идиоты заглушают духами то, чем разит от жизни.

Фалько закрыл глаза, в самозабвении уплывая в тихом сером потоке.

– В детстве я мечтал уйти… Куриное перо в волосах превращало меня в индейца, отцовская трость становилась мушкетом, а взгляд девочки заставлял трепетать от любви.

– Да… Я так и думала, что ты был весь – мечты. И предвкушения… И сладкая тоска по еще не познанному.

– Может быть.

– И однажды ты решил познать его, удостовериться… На острове пиратов.

Три последние слова вдруг встряхнули Фалько. Засиделся, с неожиданной ясностью мысли сказал он себе. Разоткровенничался. Подобное недопустимо. Скоро на улицу, а там ночь. Четверть часа идти в одиночку до отеля. Изображать мишень неподвижную или движущуюся.

Эта мысль обожгла его, как меткий удар хлыста. Меня ничего не стоит убить, подумал он. От внезапного страха, от прилива тревоги засосало где-то внизу живота.

– Может быть…

Прежде чем подняться на подгибающиеся ноги, вытащил из-под дивана пистолет, помотал головой, силясь очнуться. Стараясь, чтобы движения были уверенными, сунул оружие в кобуру.

Мойра смотрела на него из дальней дали.

– Я вижу, ты все еще стремишься туда… К твоим пиратам. В те места, откуда не возвращаются.

Между отелем «Континенталь» и черным провалом бухты расплывались в тумане огоньки, и кроны пальм, сникшие от дождя, темнели в вышине неподвижными пятнами.

Фалько, поднимаясь по наружной лестнице к террасе, испытал наконец настоящее облегчение. Только теперь пришло это чувство. А до этого от сырости и темноты, от собственного одурения он остро ощущал разлитые вокруг враждебность и угрозу.

Выйдя из дома Мойры Николаос, он по скользкой и полутемной улице спустился к Дар-Баруд: подозрительно вглядывался в каждую тень, в каждое темное пятно, постоянно чувствовал твердое прикосновение браунинга, а после того как на углу в свете фонаря над маленьким кафе разглядел двоих европейцев и потом еще целый квартал ему мерещились шаги за спиной, даже переложил пистолет в карман плаща.

Снял оружие с предохранителя и замер, постаравшись слиться с темнотой в арке, ведущей на узенькую улочку: сквозь пульсирующие в ушах удары сердца напряженно ловил каждый шорох, пока не убедился, что никто не идет следом.