– Мы знаем, что вы верны своему арматору, который предоставил суда Республике, – сказал он, вернувшись к столику с лампой. – Что касается политических взглядов…

– Мои политические взгляды – мое личное дело. Я здесь как моряк, а не как политик. И мои взгляды сводятся к тому, чтобы исполнять свой долг.

Фалько поставил лампу. Маслянистый отблеск заиграл на лицах сидевших, резче обозначил скулы и надбровные дуги.

– Вот, кстати, насчет вашего долга, капитан… – сказал Фалько. – Ознакомьтесь. Получено вчера из надежного источника. – Он достал из кармана листок и протянул его Киросу.

Тот снова сунул сигарету в рот и вытащил из нагрудного кармана очки. Придвинул листок к свету и прочел вслух:

Посольство Республики в Лондоне и наше консульство в Биаррице подтверждают. Арматор Норенья получил убежище в Великобритании. Серьезные разногласия между партией басков и центральным правительством.

– Мне кажется, это освобождает вас от любых моральных обязательств перед судовладельцем, – сказал Фалько.

По неподвижному лицу моряка метались тени. Он перечел телеграмму.

– А их и не было, – сказал Кирос. – Сразу после франкистского мятежа Республика конфисковала весь флот Нореньи. Он был номинальным владельцем.

– Вот именно – был. И перестал.

Капитан спрятал очки и положил листок на стол.

– Разумеется.

– Ну, и к чему теперь приложить вашу верность?

Моряк впервые за все это время был озадачен. Он покосился на офицера, словно от него ожидая понимания или подсказки. Однако Навиа хранил молчание. Все шло так, как хотел Фалько: он вел игру. В доброго и злого полицейского. Но границ не переходил.

– Я исполняю свои обязанности, – повторил Кирос.

Фалько поморщился, показывая свое несогласие:

– У вас есть обязанности и перед вашими людьми, которых вы собираетесь вести на верную смерть. Или – если спустите флаг – в плен. – Он помолчал перед тем, как высказать самое главное. – Но скорей всего, как только они окажутся на берегу, их поставят к стенке. Не впервые пленных республиканских моряков расстреливают.

Он старался, чтобы эти слова не показались угрозой, но прозвучали они именно так.

– Расстреливают почти всегда, – пробормотал Кирос.

Гася сигарету, он ткнул ее в пепельницу с несвойственной ему резкостью, не укрывшейся от внимания Фалько. Не такой уж он и каменный. Да и кто бы не дрогнул на его месте? Слишком много жизней поставлено на кон, включая и его собственную. А в Луарке ждут жена и две дочки.

– В Танжере у ваших людей есть шанс выжить. И у вас тоже.

Кирос снова взглянул на военного моряка, словно отодвинувшегося на второй план.

– Как вы знаете, у меня в трюме груз, порученный мне Республикой. Я за него отвечаю.

– У вас в трюме испанское золото, – поправил Фалько. – Которое достанется русским и никогда не вернется в Испанию. Вы ведь знаете, как действует Сталин.

Повисло молчание. Кирос немного наклонил голову. Голубые глаза сейчас были неотрывно устремлены на лампу.

– На борту не только члены экипажа, – выговорил он наконец. – И эти люди мне не подчиняются.

– Мы знаем. Три коммуниста… Один – испанец. Хуан Трехо, комиссар флота.

– С ним дело иметь затруднительно, – пробормотал Кирос, словно размышляя вслух.

– Им можем заняться мы.

Фалько произнес эти слова с полнейшей непринужденностью. Кирос взглянул на него не без растерянности, словно не вполне поняв:

– Заняться?

– Ну да. Им и двумя другими.

Кирос сделал странное движение – чуть подался назад. Как будто вдруг понял, что дело зашло слишком далеко.

– Несомненно, – проговорил он задумчиво.

Фалько решил завершать представление. Все уже сказано. Они с Навиа переглянулись, молча придя к согласию.