Ева - Артуро Перес-Реверте (2018)

– Лгун… – сказала она чуть погодя. – Лживый, льстивый поросенок.

Она отдала ему сигарету, и он снова затянулся. Раньше ему никогда не хотелось перемешивать реальность с тем миром, который открывают наркотики. При его сомнительной профессии такие пристрастия могли оказаться гибельны. Укатанная дорожка к неприятностям и в могилу.

– Вдыхай, вдыхай поглубже… Это мне привозят с гор Кетамы.

– Хорош.

– Еще бы.

Фалько обычно предавался подобным забавам не один, а за компанию с кем-нибудь еще: чаще всего с женщинами, с которыми на какое-то время сводила его судьба, а потому он поневоле усваивал их привычки и склонности. Лет десять назад жена французского дипломата, торгового советника в Стамбуле, армянка по имени Клара Петракян, привела его на припортовую улицу Кара-Кёй в притон, где курили опиум. Кокаин он попробовал только однажды – в берлинском отеле «Адлон» в обществе Хильды Бунцель, модели и актрисы, известной по фильму Фрица Ланга «М»: она его таскала по самым грязным кабакам этого бесстыдного и обольстительного города, в ту пору еще сопротивлявшегося – недолго, как оказалось, – топоту сапог на своих улицах и коричневым рубашкам, заполонившим его.

– Приляг рядышком… – Мойра похлопала единственной рукой по дивану. – Иди сюда.

– Мне хорошо и здесь, – с улыбкой отказался он. – Дай мне полюбоваться на тебя.

– Тебя уже не влекут мои увядающие прелести?

Он взял ее руку и перецеловал пальцы в серебряных перстнях.

– Глупости не говори.

Он спросил себя, с кем она спит теперь, после смерти Клайва Нейпира. Наверно, ее навещают старые друзья, художники или актеры, проездом оказавшиеся в Танжере, и наверняка – горячие юные мавры, которым она хорошо платит. Мойра уже не молода, к пятидесяти четырем годам ее красота обрела иное качество и, утратив былую яркость, стала насыщеннее, а взамен свежести обрела теплоту. Тем не менее она по-своему была еще привлекательна. И разумеется, незримый, но смутно ощущаемый след от многих и таких разных жизней, вместившихся в ее бытие, делал ее женщиной совершенно особенной.

Oui, je revois les beaux matins d’avril[17].

Жан Саблон исполнял теперь «Vous qui passez sans me voir»[18], а марихуана начала оказывать свое действие. Фалько освежил рот глотком абсента и сел поудобней и поглубже. Но прежде вытащил из кобуры браунинг, положил под диван. Когда пьешь или балуешься с травой или чем почище – никакого оружия под рукой. Святой закон.

Мойра прикоснулась к его руке.

– У меня остались о тебе чудные воспоминания, мой мальчик, – сонно пробормотала она.

– А у меня – о тебе.

Они какое-то время сидели молча, слушали музыку и по очереди затягивались самокруткой.

– Ты не устал от такой жизни? – спросила она.

– Какой?

– Сам знаешь какой. Опасной. Непредсказуемой.

Фалько качнул головой:

– Разве бывает другая? Кто-то верит, конечно, что бывает. А это не так. Но ты-то знаешь, что она всегда такая.

– Да мы с тобой знаем, а вот другие – нет. В этом вся разница.

– Верно.

Мойра вытянула вперед прикрытый рукавом обрубок.

– Мы познакомились в двадцать втором году.

Фалько улыбнулся – прошлое оживало.

– Город пылал до самой гавани. Ты поднялась на борт вся в черном… рука на перевязи… Оглядывалась по сторонам с каким-то вызовом… Больная, в сильном жару… Смертельно бледная и божественно красивая…

– Это была другая Мойра. – Левой рукой она сжала его запястье. – Das Dort ist niemals Hier… Ты читал Шиллера?

– Нет.

– «Там не будет вечно здесь»[19].

– Да я понял. Чтобы догадаться, не надо быть Шерлоком Холмсом.

– Любишь ты прикидываться дикарем.

– Клянусь, я не знаю, кто такой был этот Шиллер… Композитор?

– Молчи, идиот!

Самокрутка догорела.

Фалько затянулся в последний раз и погасил крошечный окурок. Потом налил себе в стакан еще абсента и воды.