Безмолвие - Джон Харт (2020)

– Тридцать миллионов долларов, чувак. Почему ты не сказал мне, что он предлагает такие деньги?

– Потому что это неважно.

– Чушь.

– Пятьдесят миллионов. Сто. Я не продам.

– Ну, тогда ты либо глупец, либо безумец. Или безумный глупец. Продай землю. Купи участок в каком-нибудь другом месте.

– Извини, не могу.

– Тридцать миллионов долларов. Как ты мог не сказать мне об этом?

Джонни уставился на бутылку у себя в руке. Потом пожал плечами, словно тринадцатилетний мальчишка.

– Подумал, что ты не поможешь мне, если узнаешь.

– Что за дерьмо… – Джек чувствовал, как улетучиваются остатки злости. – Бойд предложил мне деньги, если я помогу убедить тебя продать.

– Неужели?

– Фирма не хочет, чтобы я представлял тебя. Пригрозили уволить, если не послушаюсь. Обещали шантажировать, даже если уйду. Вот почему Лесли не станет тебе помогать. Бойд и ей деньги обещал.

– Сколько?

– Два миллиона и бизнес для фирмы по нью-йоркским ставкам. Я буду рейнмейкером. Они даже сделают меня партнером.

– Два миллиона долларов? Может, стоит взять…

– Не морочь мне голову.

– Деньги. Гарантия работы.

– Не забудь про угловой офис.

На сарказм Джонни никак не отреагировал и, подойдя к краю крыльца, посмотрел в сторону Пустоши.

– До рассмотрения апелляции у меня две недели.

– Знаю, – сказал Джек.

– Что будет, если я не найду адвоката?

– Скорее всего, проиграешь.

Джонни ковырнул ботинком землю. Джинсы, линялая футболка. Выпил он немало, но пьяным не был.

– Ты поможешь мне?

Джеку едва хватило сил посмотреть ему в глаза. Джонни всегда был первым, если требовалось пожертвовать чем-то. Когда Джек подвел друга, тот первым беспечно улыбнулся и в конце концов простил. Он был больше отцом Джеку, чем родной отец, и больше братом, чем тот брат, которого Господь посчитал нужным дать ему. Именно Джонни Мерримон определил детство Джека во всех важных отношениях. Но Джек прорвался – вопреки бедности, уродству и своим сумасшедшим родителям. После десяти лет неустанной работы он начал ту единственную карьеру, которую всегда хотел, и уже проделал путь в две недели. И вот теперь партнеры пообещали порушить эту карьеру, если он поможет другу. Даже если б он занялся собственной практикой, фирма смогла бы срезать его гонорары, оттянуть клиентов и тысячами способов подорвать его усилия. Единственный вопрос – пределы их влияния. Смог бы Джек попытаться открыть практику в Шарлотт или Роли? Он этого не хотел.

– Джек?

Голос прозвучал ровно, но глаза, запавшие, словно после долгой болезни, ждали ответа. Да, Джек мог ему помочь. Мог принести в жертву карьеру и перспективы. Мог, если б все было так просто. Но еще бо́льшая проблема заключалась в том, что Джек действительно хотел, чтобы Джонни продал землю. Что-то с Пустошью было не так, и она обернула его лучшего друга коконом пагубного, упрямого желания. Джек видел болезнь, видел зависимость.

– Я не смогу тебе помочь. Извини.

Получилось только шепотом. Но Джонни услышал.

– Эй, чувак. Конечно. Я понимаю. Ты работал. Достиг успеха.

– Подожди секунду. Дай подумать еще немного. Я не хотел, чтобы ты решил…

– Не надо. Правда. Я все понимаю. – Боль. Крах надежды. Предательство. – Принесу еще по пиву. Сиди здесь.

Джонни прошел мимо Джека к стойке и задержался там надолго. Вернулся он с вырезанной на лице улыбкой и пустотой в глазах.

– Ну вот. Холодненькое. Все хорошо.

– Джонни, послушай. У меня долги. Восемьдесят тысяч юридической школе…

– Я же сказал, не парься. – Джонни чокнулся бутылкой с бутылкой Джека. – Им здесь музыки не хватает, как думаешь? – Он поставил бутылку на стол, но в глаза другу не посмотрел. – Держись, всё в порядке.

– Джонни…

– Надо поговорить с Леоном насчет музыки.