Создатель - Денис Калдаев (2021)

«Зачем это никому не нужное геройство, глупая война с силой, которая превышает твою в тысячи раз? Когда уже ничего не имеет смысла. Достаточно шагнуть им навстречу, и все закончится».

Океан молчал.

Впервые за его жизнь волны не пели, и не было той прекрасной музыки – только рокот, унылый, мрачный шелест волн.

Раздражающая глаза пестрая полоса пластика.

Пейзаж отражал его самого, его внутреннее состояние.

«Хорошо, если бы Создатель дал мне какой-нибудь знак, даже самый малый. Пусть разорвет небеса и пошлет мне одинокий солнечный луч. Пусть пролетающая чайка окропит меня пометом. Неважно».

Но ничего не происходило.

«Я знаю, почему ты замолк, – сказал Декарт, с нежной почтительностью взирая на статую. – Ты проклял меня. Ты отвернулся от меня, Господи. Поэтому я не слышу музыки».

Как же вечна и неизменно прекрасна его статуя! В этих величественных контурах, по убеждению Декарта, сосредоточилась вся красота мироздания.

Декарт перелез через ограду из блестящих цепей и коснулся рукой бетона. Им овладела мощная чувственная сила, которая таилась в памятнике, и он закрыл глаза. Он не замечал на поверхности статуи темных язв крошащегося от времени бетона. Он совершенно не замечал, что руки и голова Маркуса облеплены потеками белого помета чаек. Он, как слепой котенок, жался к основанию статуи и твердил шепотом: «Я люблю тебя, Создатель, я люблю тебя, люблю».

А Джулия… Декарт понимал, что любит ее не меньше, хоть однажды, как ему казалось, он и обманул ее доверие. Не на пустом же месте она столь холодна. Не бывает дыма без огня. И сейчас он бы отдал все на свете, чтобы сжать ее в своих объятиях и услышать от нее искренние, теплые, успокаивающие слова о любви. И тогда, без сомнений, все было бы по-другому, и он бы говорил себе: «Она меня любит, и я ее люблю, а значит, мы сильнее Слияния. И только Создатель над нами, только Он – сила, перед которой мы преклоняемся».

«Джулия… Джулия…» – горестно звучало у него в голове, стучало, как метроном.

Он вдруг представил глаза жены, цвета спелого ореха, на фоне густеющего мрака, за которым вставали очертания пляжа и музыка.

«О твои глаза, – бормотал он, – необъятный океан чувств… я знал это… и ты – как мой Создатель, ты и проверяла меня… моя радость… и я здесь, взгляни на меня, мой свет… еще немного, и я пройду испытание».

Он вспоминал ее в костюме и шляпке – в те времена, когда они были молоды и полны веры. Как она встречала его ежедневно, в вечерних сумерках, когда он возвращался с работы. Невообразимым образом она знала с точностью до минуты, когда он вернется. Даже если он заходил в магазин за продуктами. Порой так казалось.

«Если бы я только мог умереть. Тихо, спокойно умереть вместе с тобой. Я бы обнял тебя, и мы бы поднялись к Создателю. Мы бы всегда были рядом».

Но ему не было дано такой милости.

Он подошел к океану и умыл лицо грязной пенной жижей.

«Если бы у меня хватило ума отнестись внимательнее к ее словам… Если бы я не был слепо влюблен в Создателя и не пришлось бы мне разрываться между двух огней – Маркусом и Джулией… Если бы я поступил правильно (но что есть правильно?) и прислушался к ней, тогда бы она не перешла на сторону слэпов».

Джулия жила в скорлупе одиночества и даже не пыталась проломить ее. Более того, он не понял всей глубины ее травмы после смерти Арти, полагая, что время если не затянуло рану, то хотя бы прикрыло ее края.

Он испытывал привычную вину – затхлое, неизбывное чувство, мучившее его годами. Будто именно он был виноват в сложившейся на Острове системе. Будто из-за него страдала Джулия.

Он смотрел на закат – красную монету, скользящую в океан, а потом уснул, растянувшись на холодной гальке, укрытый поднявшимся от воды туманом.

Ему снились фиолетовые глаза-льдинки, готовые взорваться смехом.

Этого он боялся больше всего.

– Это неземное ощущение, – сказала она низким, почти мужским голосом.