Каден протянул лист бумаги растерявшейся женщине. Анастасия начала от волнения читать по слогам, буквы прыгали со строчки на строчку: «… внимательно вглядывалась в открытый сейф… выдворить молодую девушку… похитить документы… передать в руки…»

— Ничего же этого не было.

— Отказываетесь подписывать? Отпирательство бессмысленно. Вы уже разоблачены как шпионка.

— Да что вы! — заплакала Анастасия.

Каден выглянул за дверь, позвал дежурного по отделу.

— Уведите арестованную!

— Настю, что ли?

— Возможно, вы заодно с нею?

— Как можно! — испуганно сказал дежурный, вынул револьвер и направил его на потемневшую лицом женщину, окрепшим голосом скомандовал:

— Встать! Руки назад! Идти не оглядываясь в третью камеру.

Плачущая женщина поплелась по родному коридору, оглушенная невероятным обвинением.

Верно гласит пословица: от тюрьмы да от сумы не зарекайся. Долгие вечер и ночь провела Анастасия одна в камере. Какие только мысли не приходили в голову! И ничего путного не получалось. Одна из них чаще и чаще возникала, противная, унизительная, но спасительная: просить прощения у Кадена и его красотульки на коленях. Не веря в надежность придуманного, она тем не менее успокоилась и с рассветом даже задремала.

Перед концом рабочего дня начальник отделения зашел к Юле сообщить об аресте Настьки.

— За что? — изумилась девушка.

— Она намеревалась похитить у тебя из сейфа секретный документ.

— Но у меня нет таких. Да и не видела я, чтобы тетя Настя делала такую попытку.

— Отпустим? — блеснул веселыми глазами старший лейтенант.

— Я бы отпустила, — брякнула Юля.

Каден хмуро посмотрел на девушку. Молча встал и вышел из комнаты. Уже на пороге сказал:

— Не лезь не в свои дела. Сегодня никакого задания вечером не будет.

Радостно встрепенулось девичье сердце. Вылетели из головы мысли об Анастасии и Кадене. Возник образ Вадима, но тут же вспомнились слова начальника о Верке, помогавшей парню ночью охранять колхозный ток. «Он просил ее об этом или она сама пришла?» — не уходило из сознания. Юля даже теперь не могла допустить плохих мыслей по отношению к Вадиму. Для нее он был идеалом, а тут какая-то Верка возникла. Надо выяснить. С этими намерениями она начала ожидать конца рабочего дня. Но опять вспомнилась Настька, ее слова: «Чаво позволяешь себе?.. Ведь если так говорит она ей, то как сорока на хвосте разнесла эту весть по Батурино, — рассуждала Юля. — Что подумает Вадим?» Сдавило сердце. Упало настроение.

Вечером она шла к Вадиму, а ноги отказывались идти. Несколько раз останавливалась: «Надо бы подумать, что сказать». Но тут же решила: «Нельзя обманывать близкого человека, предательство это».

Вадим был один. Он сидел на табуретке против окна и смотрел на приближавшуюся девушку, любовался ее легкой походкой, склоненной набок головкой, развевающейся на шее голубой косынкой, тонкой талией. Она заметила его в окне, приветливо помахала рукой.

Когда Юля вошла в комнату, Вадим встал на обе ноги. Без привычных костылей он показался совершенно другим: высокий, стройный, улыбающийся парень.

Вадя! — всплеснула руками Юлька. — Ты ли это?

— Я, я, — остался он на прежнем месте. — Пока могу лишь стоять без костылей, — добавил Вадим, заметив ее внезапную остановку. — Но попробую пойти.

Парень шагнул навстречу, скривился от боли, едва устоял. Сделал еще болезненный шаг и обнял свою Юльку, поцеловал в губы.

— Сдвинуться с этого места я не могу, — сказал он, — неси костыли.

— Обопрись о мое плечо, и мы дойдем до дивана.

Ничего не хотелось говорить о задуманном, тем более спрашивать. Поговорили о Лиде, Димке.

— Вадя, что за Вера дежурила с тобою той ночью? — само собою вырвалось у нее.

— Откуда ты знаешь?

— Я же все-таки работаю в отделении НКГБ, — пошутила она.

— Кадену твоему типун на язык. Не имел права он говорить об этом.

— Ну, а все же?