День Праха - Жан-Кристоф Гранже (2020)

— Считаешь, что нужно искать такой секатор у Посланников и это наведет нас на след?

— Вряд ли, — возразила Стефани. — В Обители таких секаторов сотни, и у них нет постоянных владельцев. Просто это еще одна деталь нашей головоломки. Убийца явно указывает нам на сбор винограда. Еще один элемент, плюс к буквам MLK, углю и фреске.

Ньеман положил руки ей на плечи и улыбнулся:

— Я смотрю, мы с тобой мыслим на одной волне…

Он не успел договорить: в темноте, под вой сирен, прибыло подкрепление, и в этом вое слышались замогильные стоны и высокомерное безразличие. Майор снова увидел на дверцах машины слоган жандармерии и подумал, что теперь он звучит как глупая шутка — running gag.

64

— Где он? — спросил Ньеман, войдя в жандармерию.

— В кабинете на втором этаже, — ответил жандарм, сопровождавший Эрика Аперги. — Ну и типчик, скажу я вам! Вы знали, что он ходит босиком? А уж запах…

Ньеман мог бы порассказать на эту тему много чего другого, притом куда более пикантного, но ограничился кивком и направился к лестнице. На месте преступления он оставил Деснос: теперь он был уверен, что она там справится.

Облат спокойно ждал его, сидя у стола, на котором не было ни кофе, ни воды. Он даже не снял пальто — то есть заменявшую его меховую шкуру. Верный своим принципам, он походил на старозаветного анахорета, сидящего на вершине горы и столь же нечувствительного к злу и боли, как его соседи — змеи и скорпионы.

Он совсем не изменился. По-прежнему худой — можно было все кости пересчитать, серый, как тряпка, не видевшая воды целую вечность, с черными ногтями, узловатыми пальцами и бородой, окаменевшей от грязи…

Словом, типичный бомж, если бы не аристократические черты лица, по которым его с первого же взгляда можно было отнести к избранным мира сего — отшельникам, аскетам, отрешенным мистикам.

Благородный разлет бровей над прекрасными глазами, изящная форма носа, красивые губы — словом, все, чем одарила его природа, — было разрушено наркотиками, лечением от зависимости, постом, умерщвлением плоти, экстазами… И теперь его красота вызывала восхищение, как античный город, лежащий в руинах.

Правда, сейчас бо́льшая часть его лица была не видна: лоб скрывала черная меховая шапка, напоминавшая штраймл — головной убор евреев-ортодоксов.

А нижняя заросла до самых скул бородой, дремучей, как джунгли Анкгора[113].

— Как поживаешь, Эрик?

— Ничего.

— Доехал нормально?

— В жандармской машине.

Ньеман улыбнулся и пожал ему руку. Костлявые пальцы Эрика были унизаны перстнями, какие можно увидеть в пустынях Ближнего Востока или на всех прилавках Азии.

— Зачем ты меня вызвал? Ради тебя я нарушил свой обет молчания.

— А я — немало клятв, чтобы спасти твою задницу.

— Я слушаю.

И Ньеман без всяких преамбул и предупреждений вывалил на него всю эту историю. Про убийства. Про знаки. Про Посланников. Он говорил быстро, очень быстро, зная, что отшельническая жизнь Эрика — в миру Антуана — нисколько не повредила его острому уму.

— Словом, ты, как всегда, ведешь сложную жизнь, — заключил его гость.

Ньеман не считал, что уединенную жизнь отшельника, полную бесконечных передозов, умерщвления плоти и паломничеств босиком, можно назвать образцом простой жизни, однако решил не возражать и только заключил:

— В общем, Посланники — очень интересная религиозная группа.

И действительно, четыре убийства за неделю — не совсем банальная история. Но Антуан имел в виду совсем другое. Он располагал огромным количеством информации, мало кому известной в этом мире. Этот отшельник был посвящен, можно сказать, во все тайны Бога. Ни одна библиотека, ни один компьютер в мире не были способны синтезировать и выдать то, что знал он, — притом в несколько секунд.

— Над спасением душ трудится множество религиозных групп. Они идут по следам Господа, ведя безупречное существование.