День Праха - Жан-Кристоф Гранже (2020)

Среди женщин в белых чепцах стояла Рашель, по-прежнему верная своему долгу. Ивана, забыв обо всем, даже о запрете общаться с Посланниками, пошла в ее сторону. Казалось, ветер подзадоривает ее, толкает в спину, обдавая тошнотворным запахом перезрелого винограда, напоминавшим неотвязный запах смерти.

Дойдя до того ряда, где стояла Рашель, Ивана направилась прямо к ней, расталкивая по пути сборщиков и даже не извиняясь перед ними. Она подошла к своей подруге и, в свой черед, занялась работой. Девушка приготовила для нее много сочувственных и ободряющих слов, но ей удалось вымолвить лишь один вопрос:

— Почему ты мне ничего не сказала?

Рашель даже не оторвала взгляда от виноградных гроздьев.

— Не сказала чего?

— Что Якоб был твоим мужем.

Молодая женщина, по-прежнему не поднимая глаз, продолжала свою механическую работу. Клик-клик-клик… Закончив обрезать лозу, она наконец обернулась к Иване. Ее голубые глаза теперь казались блекло-серыми, словно им передался цвет осенних облаков.

— Это что — для твоего репортажа? Ты решила разведать мою жизнь досконально, во всех подробностях? Можешь быть довольна: вдова жертвы убийства, какая сенсация!

Внезапно лицо Рашель исказилось, истаяло, словно слишком нагретый воск. Жгучая скорбь обратила ее красоту в расплывчатую, безобразно искаженную маску.

Ивана горячо обняла ее за плечи, потом взяла за талию и решительно сказала:

— Вот что, давай-ка я отвезу тебя домой. Ты сейчас не в состоянии работать.

Рашель безвольно подчинилась ей; окружающие расступились, давая им дорогу, хотя девушка видела в их глазах неодобрение, скрытый упрек. Рашель дрогнула, выказала слабость и, мало того, позволила себе принять помощь мирянки.

Они подошли к стоявшему на лужайке грузовику, с которого покойный Якоб произносил утреннюю молитву. Ивана уже открывала дверцу кабины, как вдруг Рашель, окончательно потеряв силы, рухнула на подножку. Наконец-то она разразилась слезами, обильными, горячими, искренними слезами, какими плачут любящие овдовевшие женщины.

Шли минуты, а Ивана все не осмеливалась заговорить с ней. Наконец Рашель успокоилась, затихла, и тут юной славянке пришла в голову низкая мысль, поистине достойная сыщика: вот он, подходящий момент, чтобы выпытать хоть какие-то сведения у поверженного врага.

— Я только что видела тело Якоба… — начала она.

Рашель не реагировала. Она сидела, привалившись к дверце, тесно сжав колени и повернув ступни носками внутрь; ее башмаки были вымазаны рыжей грязью, и вся она напоминала сейчас смертельно раненное животное — ничтожество здесь, на земле, повелительница там, в Царствии Небесном…

— Я видела пятно у него на локте.

Рашель кивнула с улыбкой — скорбной, но одновременно циничной и желчной.

Ивана резким жестом подняла рукав анабаптистки, обнажив такое же пятно.

— Вы с ним брат и сестра, верно?

Рашель молча взглянула на саламандру у локтя. Потом сухим жестом отстранила Ивану и встала.

— Господь нас не оставит! — прошептала она с каким-то экстазом в голосе. — Он послал нам этот ветер, дабы все высохло и было готово к сегодняшнему вечернему горению.

— А может, Якоб был твоим отцом?

— Один только прах может спасти нас… — продолжала шепотом Рашель. — И когда огонь угаснет, для нас начнется новый сезон.

Ивана могла бы привести ее в чувство пощечиной. Но вместо этого она снова схватила ее за плечо и прошептала дрожащими губами:

— Отвечай!

Рашель опять высвободилась, смерила Ивану взглядом, словно оценивая ее умственные способности (или физическую силу), чтобы продолжать. Потом распахнула дверцу машины:

— Садись за руль, я хочу тебе кое-что показать.

57