Дурная кровь - Даха Тараторина (2020)

— Мертвяк?! — усач, впустивший троицу, так и сел на пол. — Так того… Кладбище ближайшее чуть дальше… Вашего друга теперь хоронить только….

Верд рыкнул, с трудом удержавшись, чтобы не врезать незадачливому пророку:

— Рано ему на кладбище. Покамест живой, — и сам усомнился, что не солгал.

Прижав жилку на шее сильным, привыкшим тесто месить пальцем, Дарая подтвердила:

— Живой. Видно мертвяк сам издыхал уже.

И присоединилась к Талле, не спрашивая, кто такие и чего надобно. Ясно всё, что зря болтать.

Они колдовали слаженно, спокойно. Точно долгие годы знакомы, хотя ни словом не перемолвились. Такие похожие и такие разные, точно сёстры: одна сильная, взрослая, хозяйственная баба, нашедшая место в жизни, прижившаяся, нажившая и жирок и какое-никакое имущество; и вторая: испуганная, беззащитная, ничего не боящаяся потерять, потому что ничего не имеющая; глядящая на мир удивлённо и по-детски; впервые, наверное, столкнувшаяся со смертью и уверенная, что нужно лишь чуть сильнее постараться, чтобы отогнать её. Наивная…

Они плели волшебную паутину, словно кружевной воротник. Пальцы мелькали то тут, то там, собирая сверкающие кольца, наматывая на веретено страшную хворь, вытаскивая чёрную ядовитую погибель. Из раны текла зелёная вонючая жижа, меньше всего похожая на кровь. Страшно представить, как страдает существо, по жилам которого бежит… нет, не бежит, а медленно тягуче перекатывается эта дрянь.

Сообразив, что четырежды уже перемерял шагами просторную кухню из каждого угла к противоположному, Верд заставил себя остановиться, цокнул, сморщился и направился к столу, чтобы, к своему великому позору, сжать Санториеву ладонь:

— Слышь, ты! — начал он угрожающе. — Ты, ты, засранец! Если додумаешься сдохнуть… Если сдохнешь тут… — голос изготовился предательски дрогнуть, и мужчина на мгновение замолчал, чтобы уже просительно закончить: — Не смей умирать, Санни.

— Жив будет — не помрёт, — коротко отрезала Дарая, локтем вытирая взопревший лоб. — Держи крепче, чтоб судорогой не повредился!

Верд с готовностью налёг на плечи друга, хотя у того сил продохнуть-то не хватало, не то что корчиться от боли.

Измождённая, белокожая Талла взъерошенным воробьём скакала вокруг. Ни секунды не тратила, чтобы хоть вытереть капельки пота, пробегающие от крытого шапкой лба по виску с налипшими на него волосами, по щеке, по тонкой шее ныряющие за воротник. Тепло в избе, натоплено, пирогами пахнет. Не иначе праздник какой. Кабы не дрожащие от напряжения руки, не друг, готовый вот-вот сорваться в бездонную пропасть, Верда бы разморило. Век бы смотрел на раскрасневшуюся Таллу, снующую на фоне печи, точно только тут ей и место. Уверенную. Уставшую, но сильную как никогда.

— Дурная! — наёмник бросился к девушке: замученная, она едва не упала, колени подогнулись, глаза закрылись на секунду.

Но она упрямо отбросила косу за спину и рванула полушубок на груди:

— Держи, — велела, — сейчас больно станет!

И Верд не решился ослушаться.

Колдуньи склонились над Санторием, точно нашёптывая добрую сказку, а потом дёрнули в разные стороны, струнами натягивая белёсые сверкающие ленты колдовства. Раненый выгнулся дугой, разомкнул пересохшие губы в попытке закричать, но лишь хрипло застонал, норовя подавиться собственным языком. Наёмник прижал его сильнее, повернул голову на бок, мысленно усмехнувшись: до щелчка бы, и все беды разом кончатся. Пришлось сунуть Санни палец в рот, чтобы тот не задохнулся, и служитель с готовностью цапнул Верда до крови, отомстив за все издевательства.

— Скотина ты, Санни! — сообщил ему Верд, подавив вскрик.

— С-с-сам такой, — едва потревожил воздух тот.

Никогда прежде наёмник так не радовался голосу друга! Едва не заплясав на месте, он наклонился, чтобы ни слова не пропустить:

— Давай, друг! Слышишь меня? Карабкайся! Ты же не хочешь бесславно сдохнуть в глуши от шварговой царапины?!