Его невольница - Ульяна Громова (2020)

Я больше не его невольница. А он больше не мерзавец. Хотя мерзавец, конечно, но… любимый. Теперь я могла дать волю своим чувствам без того, чтобы не винить себя в привязанности к чудовищу. Сейчас настроение не омрачало даже то, что у меня нет паспорта, и я не знаю, когда меня отправят домой. От понимания, что это неизбежно, стало грустно. Теперь, когда всё почти хорошо, хотелось побыть с Энвером подольше. Но если Эд передаст весточку отцу… Нет, нельзя задерживаться… А если Волкан прав, и парень просто махнёт рукой на странную девицу в турецком магазине? Но зачем тогда писал в книге обнадёживающие строки?

Закрыла глаза и ушла под воду с головой. А когда вынырнула и вдохнула, убирая с лица волосы и воду, увидела в ванной Энвера.

— Никак не избавишься от замашек рабовладельца? — недовольно выдала неожиданно для себя, видимо, по привычке — ещё пока трудно ему простить все свои злоключения.

— Соскучился, — улыбнулся он. — Но не буду мешать…

Он уже нажал дверную ручку, но я остановила:

— Энвер…

Он повернулся, встречая мой взгляд. А я не знала, что хотела сказать, зачем позвала. Ждала действия от него. Но он оставил меня одну.

Ненадолго.

Когда через несколько минут я вошла в комнату, обнаружила его в льняных тонких шортах и с голым торсом. На сервировочном столике на колёсиках, придвинутом к кровати, стояла бутылка настоящего французского шампанского. Фондю в серебристой расклетнице, слегка обжаренные с чесноком кусочки булочек, ореховая разносортица, янтарный мёд с пиалах, белые грибы и богатая разнообразием мясная нарезка дополняли сервировку.

— У нас сегодня праздник? — озадаченно поинтересовалась.

Но ответ на вопрос прозвучал совсем не тот, что я ожидала. Энвер подошёл ко мне так близко, что касался голой кожей халата, который я нашла в ванной и натянула на себя за неимением смены одежды. Дыхание мужчины дразнило чем-то сладким и острым. Он положил руки на мои бёдра и склонился ко мне, давая возможность оттолкнуть, отойти — хоть как-то выразить протест. Но я смотрела в его глаза, как заворожённая змеем добыча, и была бы рада быть проглоченной им.

Постулат «Молчание — знак согласия» сбоя не дал. Энвер скользнул ладонями по изгибам моего тела к талии и груди, поднялся к плечам и обхватил лицо. Я закрыла глаза, послушно под лёгким давлением его пальцев приподняв подбородок. Услышала ошеломившее «Люблю тебя, моя предсказуемая…» и не успела ничего ответить — губы обожгло терпким поцелуем со вкусом кайенского перца и горького шоколада. Из глаз брызнули слёзы, перехватило дыхание, учащённо забилось сердце — и я не могла сказать от чего: от горечи, вдруг сменившейся сладостью с пикантным острым привкусом, или от его признания.

Когда эта сладость обволокла нёбо спасительным послевкусием, я поняла: вот так все началось — вышибло дух горечью и вылилось слезами, постепенно сменяясь терпкостью… и вот теперь я вкушала сладость.

Когда он отпустил мои губы, я ответила своей откровенностью:

— Ненавижу тебя… мерзавец.

— Я чувствую это, — серьезно ответил божественный гад.

— Что ты ещё чувствуешь? — с вызовом спросила, сложив на груди руки, отгородившись не от него — отгородив его от себя, от своего смятения и вдруг взметнувшегося в душе смешанной с негодованием радости. Любит… — Ты такой простой, как две монеты, — прищурилась я. — «Люблю» сказать, как бокал шампанского выпить?

Я и сама готова была признаться ему в этом же. Тело предало меня, едва я увидела Энвера. Но это химия, и с разумом она ничего общего не имеет. Мне нужно договориться сначала с ним, иначе меня будут рвать противоречивые чувства. Они уже раздирают.

— Я однажды не успел сказать всё, что хотел, тянул время… Усвоил урок и больше не могу терять время…

Его голос звучал ласково, а ладони на моём лице согревали теплом. Мы упёрлись лбами, как два упрямых барана, смотрели друг другу в глаза и говорили телами и взглядами больше, чем мог произнести язык.