Рокот - Анна Кондакова (2023)

– Как долго меня не было? – спросил Стас, оторвавшись от пластмассового горлышка бутылки и выдыхая, как после пробежки.

Девушка пожала плечами, переглянулась с Робертом.

– Да минуты три. Я даже удивилась, что ты настолько быстро ее нашел. Но ты знаешь, зато за это короткое время я кое-что успела понять: в твою голову загружена программа на самоуничтожение. А мы помогаем тебе самоуничтожиться.

– Понятно. – Стасу ничего не было понятно. Он направился к машине, выдавая на ходу: – Теперь у нас есть мертвая бабушка… какой-то знак… и еще всякая хрень… но это потом. Сначала я хочу послушать радио. Музыку какую-нибудь. Мне надо ощутить реальность, иначе я сойду с ума. Вот прямо сейчас возьму и слечу с катушек.

Стас рухнул в водительское кресло, включил магнитолу, выбрав первую попавшуюся радиостанцию, и под бодрый голос радиоведущего: «…конечно, уверен, что сегодня тот самый понедельник, чтобы привнести в жизнь новые краски…» – прикрыл глаза.

Глава 15

И он… и не он

Лучше всего Роберт Ульянов по прозвищу Удзумаки умел терпеть.

Не разбираться в стратиграфии или геральдике, не определять возраст найденных костей, не писать доклады, не вести архивы – лучше всего он умел терпеть в ожидании финала своих мучений, а те все никак не заканчивались.

Он терпел, когда лишился родителей, терпел, когда дядька оставлял на его теле синяки и унижал, терпел, когда лучший друг смотрел на него как на малодушного слизняка, не способного себя защитить. Терпел, переехав в чужой город, терпел близорукость и обсессивно-компульсивное расстройство личности. Терпел, когда качал косые мышцы живота в «Доминик Фитнес» или набивал рот яичницей вместо хорошего стейка.

Со вчерашнего вечера он терпел еще и чертовщину, связанную с пропавшей тридцать лет назад девочкой, терпел до тошноты, до рези в мозгу ненавистный Леногорск, терпел бывшего друга, который, казалось, повзрослел только внешне.

Платов оставался таким же неуязвимым и жестоким сукиным сыном. Наверняка он, как и раньше, не спешит заводить друзей, а в плане скотства настоящий гений: если ему в голову взбредет идея, неважно какая, то он никому покоя с ней не даст.

Такой он и был, чертов Стас Платов.

А его пассия (ах, нет – знакомая) напоминала Роберту горгону Медузу с картины Караваджо. Тяжелые темные кудри, массивный подбородок, спрятанный под умелым макияжем, и взгляд, от которого каменеет сердце, недоверчивый, пронзающий холодом.

Но, как бы там она ни выглядела, Платов, очевидно, был к ней неравнодушен.

С детства Роберт отличался наблюдательностью и ловил малейшие изменения в настроении собственного дядьки, а значит, и других людей. Поэтому сразу заметил: как только Стас приближался к своей Медузе, его дыхание учащалось, зрачки расширялись, голос становился ломким и нестабильным, появлялась хрипотца. Если бы Роберт мог убедиться на приборах, то с точностью сказал бы, что у Платова наблюдается еще и бурная гальваническая реакция кожи.

Для Роберта все было настолько очевидным, что вызывало зевоту.

Они подъехали к желтому дому с колоннами не проронив ни слова, зато Платов на всю катушку врубил радио. Марьяна требовала убавить звук, но он не реагировал, после чего девушка выключила музыку сама. В ту же секунду Платов включил радио снова, а Марьяна выключила. И так еще два раза.

Роберт сидел на заднем сиденье и терпел. Опять терпел.

Когда радио смолкло окончательно и в машине воцарилась тишина, Платов устало откинулся на спинку сиденья. Роберт заметил, что бледность Стаса не проходит, а становится лишь заметнее. Его лоб на глазах покрывался испариной.

– Приехали, – не сказал, а простонал Платов в потолок салона. – Пойдемте, что ли…

Роберт протиснул широкие плечи меж передних сидений и внимательнее осмотрел лицо друга.

– Дай руку.

– Чего?