Любовники - Кэтлин Уинзор (1997)

— Нет, спасибо, — ответил он, но потом передумал: — Вообще-то… я бы с удовольствием съел немного супа. Если это вас не особенно затруднит.

Она искренне улыбнулась, словно обрадовалась возможности что-то сделать для него, и чуть ли не бегом бросилась из комнаты.

— Я скоро вернусь, — бросила Дульчи с порога.

Эрик поспешно встал и начал искать под кроватью ботинки, но так ничего и не обнаружил. Открыл крышку комода, быстро извлек оттуда рубашку и натянул ее. Потом, уже больше не думая о ботинках, застегнул пуговицы на рубашке и подкрался к двери. Выглянул в гостиную и, никого там не обнаружив, стремительно пересек ее. Он по-прежнему ощущал страшную слабость и головокружение, понимая, что, как только окажется на дороге, ему придется искать какое-нибудь укромное местечко, где можно укрыться и отдохнуть.

Он вышел в патио. В небе ярко светила луна, и Эрик двигался как можно тише, чтобы не разбудить попугая или обезьянку, которые, несомненно, подняли бы гвалт. Уже удалось достичь ворот, была сделана попытка открыть замок, как вдруг раздался ее голос:

— Эрик!

Торстен быстро пригнулся, отыскивая какое-нибудь убежище в тени. Все его тело взмокло от пота. «Милостивый Боже, не дай ей найти меня!» — прозвучала в его душе необычная молитва.

Она выбежала из дома в патио и направилась прямо к нему. Он оставался стоять в тени даже тогда, когда Дульчи оказалась прямо напротив него, словно его желание быть невидимым могло защитить от ее взгляда.

— Эрик… зачем вы вышли из дома? — с искренним недоумением спросила она.

— Я ухожу. Отоприте ворота.

— Эрик…

— Отоприте сейчас же! — хрипло повторил он шепотом и, поскольку она все еще колебалась, схватил ее за руку и довольно грубо подтолкнул к воротам.

Дульчи согнулась и издала тихий стон; это заставило отпустить ее руку. Его сердце колотилось так, словно пришлось пробежать несколько миль без остановки, грудь отчаянно вздымалась, ибо стало трудно дышать.

— Отоприте ворота. — На этот раз в его голосе слышалась мольба. — Пожалуйста, Дульчи, во имя любви к Господу, позвольте мне уйти!

— Но почему? Почему? Почему вы хотите уйти? Сейчас вам нельзя идти одному… в таком состоянии. Подождите до утра. Я совершенно не собираюсь делать из вас пленника, Эрик.

Услышав эти спокойные, рассудительные слова, в которых чудилась скрытая опасность, Торстен рассмеялся.

— Знаю. Но я опаздываю. Я собрался в Гватемала-Сити. Я возвращаюсь в Штаты. А мой самолет уже улетел. Я опоздал на него… Неужели вы этого не понимаете?

— Есть ведь другие самолеты, Эрик.

— Но я должен вернуться. — Голос его все еще забирался ввысь, что-то заставило резко взмахнуть рукой, потом так же внезапно волнение и раздражение утихли. Единственное, чего ему не хотелось, чтобы вышла ее мать, заговорила и улыбнулась, как это она уже делала однажды. И, определенно, не улыбалось вспоминать о том, что он принял ее за гигантскую улыбающуюся кошку; Эрик даже осмотрелся вокруг, словно ожидая увидеть животное. Но в дверях никого не было, лишь легкий свет просачивался из дома.

— Вернитесь, — ласково проговорила Дульчи. — И съешьте ваш суп. Вы ведь ничего не ели целый день. — С этими словами она взяла его за руку, и он покорно и тихо последовал за ней.

Она усадила его за угловой столик, освещенный лампой, свисающей сверху, поставила поднос с глиняной миской жирного горячего бульона, положила голубую льняную салфетку, а рядом водрузила узенькую серебряную вазу с двумя пышно распустившимися красными розами. Увидев цветы, Эрик устыдился самого себя. Ведь они словно впитали сколь невинное, столь и страстное желание Дульчи доставить ему удовольствие, и его стремление бежать сломя голову из этого дома показалось ему еще более ребяческим и нелепым. Он посмотрел на нее с извиняющейся улыбкой и взял ложку.

Она сидела на стуле рядом, сложив руки на коленях, и наблюдая за ним.

— Не очень горячий? — спросила Дульчи.