Любовники - Кэтлин Уинзор (1997)

— Бульон превосходный. Ох, до чего же я голоден!

— Так что же вы раньше молчали?! Давайте я принесу еще что-нибудь! — радостно воскликнула она и вскочила. Но, добежав до середины комнаты, вдруг остановилась, чуть склонила голову и довольно лукаво спросила: — А вы не убежите? Я могу вам доверять?

— Можете, — рассмеялся Эрик.

Она вышла, а он с нескрываемым удовольствием стал доедать бульон. Ему казалось, что никогда в жизни не довелось есть ничего более вкусного. Теперь Эрик совершенно успокоился и больше ничего не боялся; им овладели умиротворенность и благостный покой. Комната, еще раз подвергнутая осмотру, выглядела весьма красиво: с кафельным полом в красную и черную клетку, с маленьким круглым камином, с диванчиком викторианской эпохи и стульями, обитыми домотканой гватемальской тканью, а также с резными комодами и столиком в испанском стиле. На одной стене висела очень примитивная картина на религиозную тему, на другой — оловянные подсвечники и индейские ковры.

Никогда еще Эрику не было так уютно и покойно.

Ему не верилось, что еще совсем недавно пришлось лежать без сознания. Прежде ничего подобного с ним не случалось. Не случалось вообще никогда. Безусловно, когда ты неожиданно видишь огромную кошку, стремительно выбегающую невесть откуда, и проваливаешься в тартарары, влекомый огромной массой вздыбленной стихией земли, причем никто, кроме тебя, всего этого не видит и не ощущает, то самое благоразумное — считать, что такое невозможно; более того, его нельзя вообразить даже в дурном сне. Выходит, этот бред кончился, да, собственно, его никогда и не было, решительно сказал себе Эрик, убежденный, что надо просто начать жить сначала.

Теперь все окружающее виделось ему совершенно иным.

Например, Дульчи, которая молча вошла с подносом, быстро ступая изящными босыми ногами, казалась ему самой красивой девушкой на свете и, вероятно, самой простодушной, нежной и искренней.

Она убрала миску из-под супа и поставила перед Эриком огромное блюдо с ветчиной и картофельным салатом. Рядом же разместила чашку горячего кофе, сливки, сахар и тарелочку с нарезанным ломтиками ананасом. Эрик все время наблюдал за ней, наслаждаясь серьезным выражением ее лица, мягким блеском пышных волос, нежной кожей обнаженных рук и пленительным изгибом груди.

Одно оказалось плохо в ней, с его точки зрения: вот было бы ей чуть больше семнадцати, и хорошо бы она рассталась с девственностью. Ее невинность была слишком очевидной. Конечно, подобные мысли отличались дерзостью, но ведь при виде девственниц его начинали мучить угрызения совести, далеко не всегда приятные. Ибо возникало гнетущее чувство ответственности перед их матерями.

— Извините, что нам нечем больше покормить вас, — сказала она. — Надеюсь, этого будет достаточно.

— Ну что вы беспокоитесь понапрасну! Все превосходно.

Он снова приступил к еде, а она взяла апельсин и стала очищать его от кожуры, бросая очистки в мисочку, потом аккуратно разделила плод на дольки и начала есть их одну за другой. Каждое ее движение отличалось необыкновенным изяществом и утонченностью и было исполнено такой женственности, что Эрик, наблюдая за ней, ощутил нечто вроде сладостной муки.

— Если бы только вам не надо было уезжать, — печально проговорила она.

— Может быть, я никуда и не поеду, — к своему удивлению, произнес он.

— О, правда, Эрик?! — воскликнула она и радостно хлопнула в ладоши. — Мне так хочется, чтобы вы не уезжали!

Он поднял глаза от тарелки, увидел, что Дульчи смотрит на него с искренним восхищением, и ему стало стыдно за свое намерение убежать от нее.

— И не поеду, — сказал он. — Я могу отложить свой отъезд.

— А знаете… — задумчиво проговорила Дульчи. — Это немного… В общем, увидим.

Эрик загадочно улыбнулся.

— Ни минуты не сомневался, — произнес он.