Миндаль цветет - Оливия Уэдсли (2015)

Дора зажгла папироску и подала ему. Рекс вообще делал что хотел, Тони нисколько не вмешивался в его дела. Если бы ему вздумалось выпить за завтраком коньяку, Тони, по всей вероятности, не только не запретил бы ему, но даже и не заметил бы этого.

Впрочем, пока у Рекса не было никаких дурных привычек, кроме курения, которое не вредило его здоровью и не помешало ему в пятнадцать лет быть почти шести футов роста.

Огонь весело горел в камине, ярко освещая комнату. Рекс посмотрел вокруг, и взгляд его с любовью остановился на некоторых предметах; он собрал сюда из других комнат вещи, которые ему особенно нравились: около окна стоял красивый комод, а рядом с камином бронзовый, обитый красивыми гвоздиками дорожный сундук, принадлежавший еще в шестнадцатом столетии какой-то итальянской даме.

Стены были украшены картинами, изображавшими бокс и знаменитых боксеров, а между ними висели портреты родственников – дядей и тетушек.

Кровать была с тонкими четырьмя резными колоннами, видневшимися из-под откинутых занавесок.

Мягкий, сырой воздух, врывавшийся в открытое окно, мешался в комнате с табачным дымом от папиросы Рекса.

– Позвони, чтобы дали чай, – сказал Рекс, – должно быть, уже поздно.

Он поднялся выше на подушках; на нем была великолепная, индийской работы, жакетка, подаренная ему Пемброком, который иногда делал подарки ему и Доре. Подарки эти не покупались, а извлекались им из имевшихся запасов. Рекс очень любил свою индийскую жакетку; она была голубого цвета, и вышита поблекшими золотыми нитями, и украшена пуговицами странной формы. На фоне голубого атласа лицо его казалось очень худым и бледным.

Вошла Эмилия, а следом за ней слуга внес поднос с чаем.

Эмилия не изменилась за это время. Она была полна, лицо ее было бронзового цвета. Улыбаясь, она показывала белые зубы; она была по-прежнему предана Доре.

Рекса она любила, а Дору обожала.

Она принесла Доре другие башмаки и тотчас встала на колени и начала разувать ее. Дора протянула ей ногу и, чтобы сохранить равновесие, оперлась на руку Рекса.

– Вы ангел, Нэнни, – сказала она ей с видом ребенка, привыкшего к баловству. – И в награду вы должны пить с нами чай; не правда ли, Рекс?

– Конечно, – согласился Рекс.

Эмилия покраснела от удовольствия; ее радовало побыть со своими питомцами, хотя они теперь уже не нуждались в ее присмотре.

Дора уселась на большой стул.

– Крепкий, как смерть, сладкий, как любовь. Три куска сахара и кусочек лимона, пожалуйста, – весело командовала она, – и только намек анчоуса на кусочке лепешки, толсто намазанной маслом. Этого пока хватит.

Между двумя кусками лепешки она спросила Рекса:

– Ты рад, что не можешь обедать внизу?

Он секунду посмотрел на нее, а потом сказал:

– Ты думаешь – из-за того, что приезжает Пан. Да, я не желаю.

– Там предстоит большая стычка, – сказала Дора.

– Как бы то ни было, развод – дело нехорошее, – задумчиво сказал Рекс.

– Тони взбешен всем этим.

Рекс усмехнулся:

– Наверное, он произнес свои две фразы: «Чертовски нелепо» и «Хорошая каша» – и замолчал. Или, может быть, он недостаточно рассержен, чтобы вдохновиться и на такое красноречие!

– Ты не имеешь понятия, Рекс, как ужасно он все переживает.

– А, так, значит, взаимное сходство между чувствами и их выражением?

Дора стала вся пунцовая.

– Уметь болтать остроумно еще не очень много значит, и, наоборот, есть немало людей, которые не умеют говорить и все-таки знают очень много.

– Согласен, – сказал Рекс примирительным тоном, – признаю себя побежденным.

Чай продолжался без дальнейших разногласий.

– Сколько времени пробудет здесь Пан? – неожиданно спросил Рекс.

– Не знаю; до тех пор, пока Тони не устроит все это скучное дело.