Непутевая - Лиза Альтер (1997)

— Мне незачем это знать! В том, к чему я пригласил тебя приобщиться, нет и намека на похоть, какую бы форму она ни принимала. Я пытаюсь внушить тебе, что ты — не просто физическое тело, требующее удовлетворения. Ты — женщина. Я — мужчина. Во время Майтханы мы не просто спариваемся — мы уравновешиваем свои противоположности и торжествуем в единстве!

Завороженная такими громкими словами, я залпом допила остальное. Значит, нашей целью не было достижение оргазма?

— Я давно готов для Майтханы. Я делаю все это ради тебя. Хочу, чтобы ты испытала запредельное наслаждение.

Я уставилась на него: что он мне Дал? Никакого эффекта.

— Что-нибудь чувствуешь?

— Нет. Совершенно ничего.

— Ты думаешь, я тебя дурачу? И это не ЛСД?

Я промолчала. В конце концов, не совсем же я идиотка, чтобы всерьез ждать чего-то сверхъестественного от его упражнений?

— У меня столько ЛСД, что можно спускать линкор, — продолжал он. — Прошу тебя, поделись со мной видениями, которые скоро возникнут. Некоторые после принятия дозы спят, некоторые ходят, кто-то фантазирует…

— Больше всего мне нравится твое лицемерие, — холодно ответила я. Кирпичи над головой стали шевелиться, но я не сказала об этом Хоку — нечего выставлять себя на посмешище. Вернется к своим дружкам-дезертирам и будет рассказывать о моих галлюцинациях после стакана чистой воды… Мне показалось, что надо мной уже хохочет весь мир…

— Это не ради забавы. — Неужели я не замечала, что он картавит? И рот у него как у рыбы. — Я покажу тебе скрытую сторону жизни. — Вместо глаз у него ледяные ромбы, а в бороде ползают мохнатые пауки. Да еще и шипят…

— Ты что-нибудь чувствуешь? — прогремел гулкий голос, как прибой в океанской пещере.

— Нет.

Я действительно ничего не чувствовала. У меня не было органов чувств. Телесная оболочка обмякла и спала с меня гниющим, вонючим куском мяса. Я имела к ней такое же отношение, как к отвратительной куче хрящей и мяса, глазеющей на меня льдинами-ромбами.

Я захихикала. Вот умора! Я всю жизнь кормила, одевала это тело и преклонялась перед ним, и все — готово! — оно умерло. Вот потеха!

Кусок жира у стены заискивающе улыбался. Дурак! Не понимает, что тоже мертв. Хотел отправить меня морем в Марокко, но не успел: тоже умер. Труп продает труп! Я стонала от смеха.

Хок медленно — несколько часов — снимал рубашку. Я следила, как ленивые пальцы расстегивали пуговицы; как поднялись — ну и скорость! — вверх руки и выскользнули из рукавов; как шевелится, будто трава под ветром, мех на мускулистой груди. Он встал, начал расти, как стебель боба, и, когда вырос на сотню ярдов, закружился. Кто он? Что ему нужно? Что хочет показать мне? Свою татуировку? Хок поднес руку к моему лицу и стал поигрывать мышцами так, что татуировка дрожала и шевелилась. Я с трудом сосредоточила взгляд на внешнем контуре. Какая совершенная окружность! Она достойна внимания. Татуировка жива! Узор вздрагивал, дышал и кружился. По лабиринту проносились все цвета радуги. Похоже на видимый электрический ток…

Я сосредоточилась на лепестках. Какие точные в них треугольники!

Ловушка! Меня, как Ганса и Гретель в сахарный домик, вели туда, где жил удивительный монстр: он выплевывал из окровавленной пасти все эти лабиринты, лепестки и узоры с единственной целью — заманить меня в свою берлогу.

— …существуют разные уровни личности, — доносился из-под земли голос Хока. Хок заодно с монстром! Конечно! Ведь монстр живет в его бицепсе. Я фыркнула и отвернулась от мерзкой руки. Спасена!

Он дотронулся до моего лица — и я снова увидела татуировку. «Нет!» Или мне показалось, что я закричала?

— Смотри! — голос отражался от стен, как взрывные волны в испытательной камере на заводе майора. — Смотри!

— Нет! Не хочу!

— Ты должна! — гремел надо мной голос.