Непутевая - Лиза Альтер (1997)

Поздно вечером я заглянула в комнату к Эдди. Проигрыватель ревел «Унесенных ветром» в исполнении Питера, Поля и Мэри. Эдди недоуменно посмотрела на меня и улыбнулась.

— Ха, я не я, если это не моя приятельница-южанка. Что-то не так? — встревожилась она, увидев мое искаженное гневом лицо.

— Да! Очень даже «не так»! Я только что прочитала, что этот придурок Ницше говорил о Декарте.

Она понимающе усмехнулась.

— И что ты об этом думаешь?

Решив, что таких сучек, как Эдди, жалеть не стоит, я крикнула:

— Твой Ницше — старый членонос!

— Членонос? — расцвела Эдди. — А ты хоть знаешь, что это значит?

— Почему ты всегда так высокомерна со мной? Черт тебя побери! Ты что, считаешь меня наивной дурой? Знаю! Это то, чем я занималась с Клемом в бомбоубежище!

— Ну и что ты об этом думаешь?

— О чем?

— О сосании.

— Какое отношение это имеет к Декарту?

— Никакого! — торжествующе заявила Эдди. — Это моя теория: «Я трахаюсь — следовательно, существую!» Каково?

— Человек создан не только для…

— Человек — дерьмо! Я никогда не спорю с теми, кто пытается растолковать мне, для чего создан человек. Хочешь поговорить о чем-то конкретном — пожалуйста! Но не лезь ко мне со всякими «Человечество — это…». Мне это неинтересно. Шагай к своей мисс Хед! — Она отвернулась, а я выскочила за дверь и весь вечер размышляла о том, что Эдди явно покушается на крепость, возведенную мисс Хед.

В почтовом ящике я нашла записку: мисс Хед приглашает меня послушать Вагнера. Мы почти не виделись с ней с начала семестра, и я с радостью приняла приглашение.

Мы встретились в вестибюле. Несмотря на бесформенное пальто и строгий седой пучок, она выглядела почти красивой. Я подавила желание броситься к ней и сдержанно протянула руку. Она вздрогнула, покраснела, пожала мне руку и посмотрела на часы.

— Машина у подъезда. Мы опаздываем. Нужно спешить.

«Когда садишься в машину, осматривай пол — нет ли там бомбы», — всегда советовал майор, но время поджимало, и я быстро села в «опель-седан». По дороге в оперу мы ошиблись поворотом и оказались в каком-то захудалом районе. Вдоль обочин валялся мусор, витрины магазинов явно нуждались в ремонте. Все чаще встречались чернокожие. «Роксбери», — осенило меня. Где-то здесь митинговала Эдди.

— Не знаю, — протянула я неуверенно, — может, я зря не поехала сюда в тот вечер. Здесь довольно жуткое место для детей, вы не находите?

— Пожалуйста, избавьте меня от сентиментальности, мисс Бэбкок. Вы явно начитались статей этой Холзер.

— Но ведь здесь и правда очень тоскливо. (Мы проезжали мимо облупившихся зданий и грязных канав с медленно плывущими фантиками и газетами.)

— Не нужно обобщать. Убогое существование иногда приводит к поразительным результатам.

Она явно имела в виду себя.

— Но вы уехали из Моргана. А как быть с теми, кто остался?

— Я бы не сказала, что друзья моего детства несчастны. По крайней мере, не более чем остальные. Им не с чем сравнивать Морган.

— Но разве это не ужасно? То, что у них никогда не было возможности реализовать себя?

— Чьи-то поступки — не ваше дело, мисс Бэбкок. Ваше дело — найти Истину в каждой ситуации. А для этого, как учил нас Спиноза, нужно усмирить эмоции и пользоваться одним инструментом — мышлением. Беспристрастность, мисс Бэбкок, — это главное. Поверьте мне.

— Не знаю… Ницше говорит совсем другое.

Даже при тусклом свете уличных фонарей было видно, как она побледнела.

— Да, конечно, если вы собираетесь подпасть под очарование мистики, мисс Бэбкок, Декарт вам не нужен. Вы знаете, что Муссолини восхищался Ницше? Конечно, не знаете. На вашем месте я поинтересовалась бы биографией Ницше, прежде чем вставать под его знамена.

Мне показалось, что для человека, так страстно ратующего за беспристрастность, мисс Хед подозрительно вышла из себя.