Наездницы - Энтон Дисклофани (2013)

После смерти Джорджи тетя Кэрри прислала нам некролог, вырезанный из газеты. Вырезка была вложена в листок бумаги, на котором тетя Кэрри написала: «Он нас покинул». Они с дядей Джорджем считали, что между кузенами произошла драка. Думаю, они так и не узнали о моей роли в этой трагедии. Я скорее бы вырвала себе язык, чем что-то им сказала, а Джорджи… Даже если он и помнил о том, что тогда произошло, у него было не все в порядке с головой и они ему не верили, я в этом не сомневаюсь. Я прожила свою жизнь, а Джорджи превратился в тень. Джорджи – это человек, которого я когда-то любила и в чьей смерти была и моя вина. Он привидение. Мое привидение.

Я уверена, что Сэм не хотел убивать Джорджи. Он был мальчиком, который превращался в мужчину. Он не знал своей силы. Это было стечением обстоятельств, Сэм. Стечением обстоятельств.

Я ни единому человеку не сказала о том, что видела, как мой брат поднял винтовку и ударил Джорджи по голове. Знал ли об этом мой отец? Он был врачом и наверняка мог отличить рану, полученную при падении, от раны, нанесенной другим человеком. Но об этом известно одному Богу.

Я приезжала домой два раза в год – на две недели на Рождество и на две недели в середине лета. Одна двенадцатая часть года. В каком-то смысле наши отношения оставались неизменными – отец по-прежнему держался отстраненно, с мамой было трудно общаться. Но теперь наши взаимоотношения осложнялись тем, что сделала я, и тем, что моя семья сделала со мной. Трудно сказать, что обо всем этом думал Сэм, – будучи близнецами, мы никогда не выражали вслух своих чувств друг к другу. Мы просто знали. Но теперь и это изменилось. Мы с Сэмом больше не знали друг друга. Он отдалился, хотя, когда я приезжала домой, был неизменно вежлив и любезен, что было для меня самым худшим наказанием, которое можно было придумать. Он обращался со мной как с чужой. Я больше никогда не плакала в его присутствии. Он при мне тоже не плакал.

Я приезжала домой, и мне удавалось сидеть с родителями и братом за одним столом, обсуждать маловажные дела и спать с ними под одной крышей только благодаря Генри Холмсу. Только потому, что он заставил меня осознать, что мои родители пошли на обмен. Они обменяли меня на Сэма. Но еще прежде я сама променял брата на кузена.

Я испытала настоящую любовь, радость рождения детей и горе, когда потеряла свое дитя на пятом месяце беременности. Я прожила свою жизнь отдельно от своей семьи, отстранившись от того, что случилось со мной, когда я была, по сути, еще ребенком. И лошади всегда были частью моей жизни, а порой они становились для меня настоящим спасением. Я инстинктивно тянулась к ним за утешением, и этот инстинкт я так никогда и не переросла. Мне доставляло удовольствие осознание того, что я хорошо держусь в седле и умею обращаться с лошадьми. Я в чем-то добилась успеха, причем такого, какого многие люди никогда и ни в чем не добиваются. Лошади были для меня даром Божьим. Многим ли так везет, как мне? Испытывает ли большинство людей нечто столь же радостное и постоянное, не имеющее отношения к проблемам их трудной, но порой прекрасной семейной жизни?

В Йонахлосси я усвоила урок, который начался для меня еще дома: моя жизнь принадлежит только мне. И я должна была предъявить на нее свои права.

Возвращаясь из Бостона, я всегда с удивлением смотрела на пальмы, поражалась ощущению удушающей жары и влаги в воздухе, таком тяжелом, что им трудно было дышать. Родители жили в районе, где из окон были видны другие дома. Они жили в доме, который был прекрасным и холодным.