Наездницы - Энтон Дисклофани (2013)

– Это естественно. Это жизнь. Ты понимаешь?

Она взяла меня за подбородок и приподняла мое лицо так, чтобы мы смотрели друг другу в глаза.

– Я такая же, как и раньше.

– Нет, ты другая. Вы по-прежнему будете близки, ты, твой брат и Джорджи. Но есть вещи, которые тебе больше делать нельзя. Ты понимаешь?

Я кивнула.

– Пожалуйста, скажи это вслух.

Это прозвучало ласково, но твердо.

– Да.

– Теа, дорогая! – Она потрепала меня по щеке. – Все будет хорошо. Это всего лишь на ночь.

Я выскользнула из ее объятий и побрела прочь.

– Веди себя хорошо, – крикнула мне вслед она.

Эта фраза произносилась так часто, что давно утратила всякое значение.

В тот день я вымещала злость на Саси. Он вяло прыгнул через крестовину, видимо, не успев разогреться, и я, развернув носки наружу, ткнула его в бока шпорами. Эта проблема возникала на протяжении последних двух недель. Через крестовину он прыгал неуклюже и неохотно. Впрочем, трудности существуют всегда. В их преодолении и заключается смысл постоянных усилий наездника. И достижения зависят как от него самого, так и от его коня, а если точнее, от их характеров. Отец называл меня одержимой. В исполнении каждого элемента я стремилась достичь совершенства. А мой пони был всего лишь животным и, конечно же, не мог хотеть того же, что и я. Зато он мог хотеть угодить мне, но сегодня он такого желания не проявлял.

А потом это закончилось, как всегда, очень быстро, как все мои ссоры с ним – мы ссорились серьезно, но почти сразу мирились.

Обернувшись в седле, я разглядывала следы от хлыста на боках Саси, как вдруг заметила, что на ограде манежа сидит Сэм. Он поставил ногу на верхнюю перекладину и оперся о колено подбородком. Я не знала, когда он появился и видел ли он, как я перехватила хлыст в руке, чтобы удары были более мощными. Знал ли он, что этого делать нельзя? Мама знала. Она бы тут же меня остановила. «Нет, нет, нет!» – резко понижая голос, произнесла бы она.

Я дернула за повод, и Саси пошел вперед, понурив голову. Я его вымотала. Но он об этом забудет. Возможно, уже забыл. Но он не забудет своего страха. Воспоминание о боли сменится недоверием. С лошадьми всегда так: они не способны запоминать события, зато запоминают ощущения, и эти воспоминания уже ничем не вытеснить.

– Завтра приезжает Джорджи.

– Я знаю, – ответила я.

Я попыталась улыбнуться, но у меня ничего не вышло – это было выше моих сил. Я смотрела на Сэма, на его опиравшуюся о верхнюю перекладину ногу. Мне нельзя было так задирать ноги, даже в бриджах. Подобная поза считалась недопустимой для девочки. Из книг я знала, что существуют другие близнецы, идентичные. Интересно, как бы это было, если бы Сэм тоже был девочкой? Подобная мысль пришла мне в голову впервые. Тогда нам обеим пришлось бы спать отдельно от Джорджи. У нас обеих началась бы менструация.

Сэм, склонив голову, пристально смотрел на меня – он явно пытался прочесть мои мысли. Я улыбнулась. Представить Сэма девочкой было невозможно. Я была единственной девочкой в семье.

– Я буду спать отдельно от тебя и Джорджи, – сказала я, натягивая поводья и останавливая Саси, который охотно повиновался.

Сэм кивнул.

– Я знаю. Мама мне сказала. – Он помолчал. – Теа, мы будем только спать отдельно.

Я снова тронулась с места, чтобы Сэм не увидел, что я покраснела. То, что мама сказала об этом Сэму, привело меня в ярость. В конце концов, мы не один и тот же человек!

– Теа, – позвал Сэм, но я не обернулась.