Наездницы - Энтон Дисклофани (2013)

Я с удивлением отметила, что сразу за Площадью, возле Мастерса, горит фонарь. Он не освещал Площадь, но был заметен с нее на тот случай, если что-то произойдет и кому-то из девочек понадобится помощь.

Я зашагала на свет, с трудом вытягивая ботинки из грязи, с каждым шагом издавая отвратительный чавкающий звук. Не считая этого, вокруг царила мертвая тишина. Во Флориде никогда не бывало так тихо – всегда что-то шуршало, попискивало или подвывало.

Было холодно, воздух был неподвижен, небо – темным, но надо понимать, насколько темным. Звезд почти не было. Газовые фонари по краям Площади всегда, даже днем, горели ровным светом, но перед таким мраком их свет был бессилен. Поэтому мне казалось, что маленький огонек в окне Холмсов что-то означает. Этот огонек пробудил во мне что-то неподдающееся осмыслению, и мне захотелось на него пойти. Я хотела оказаться в том доме. Это желание было таким острым, что я не могла дышать.

Я бросилась бежать, неуклюже шлепая по грязи. Но в двадцати футах от Мастерса я остановилась. Я была вне себя и понимала, что могу наделать глупостей. Но я также знала, что должна с ним поговорить.

Я наклонилась, и меня вырвало в грязь. У меня кружилась голова, и я уже не понимала, где я и что со мной. Сразу за Мастерсом начинался лес, который покрывал и склоны гор. Я могла бы исчезнуть в этом лесу. Кто огорчился бы, если бы я это сделала? И как скоро мое отсутствие стало бы для кого-то облегчением? Я уже практически не жила жизнью своей семьи. Я проявила беспечность, позволив желанию заслонить все остальное. Закрыв глаза, я попыталась остановить бешено вращающийся вокруг меня мир. Если Декка неизлечимо больна, я исчезну в этом лесу. Если мистер Холмс меня возненавидел, если я разрушила еще одну семью, я покину это место.

«Я думала, мы знаем друг друга, – сказала мама в тот еще более ужасный день, когда я вошла в спальню родителей. Она лежала на застеленной кровати, и желтый свет заходящего солнца озарял ее лицо. Ее голова была откинута на подушки под странным углом. – Ты не та девочка, какой я тебя считала».

Кто же я в таком случае? Когда ко мне прижимался Джорджи, я теряла голову. Я вела себя с ним безрассудно, и даже если бы обе мои покойные бабушки подслушивали у двери, мне было бы на это наплевать – столько наслаждения доставляло мне ощущение прижимающегося ко мне юношеского тела, его тискающих меня настойчивых рук, легкое скольжение его прыткого языка и едва заметное давление пениса, упиравшегося в ткань брюк.

– Довольно! – произнесла я, вздрогнув от звука собственного голоса.

Это был мой испытанный прием, и я часто пускала его в ход.

И поскольку мне было свойственно вести себя безрассудно, я быстро преодолела расстояние, отделявшее меня от входной двери дома Холмсов, обратив внимание на то, что миссис Холмс или кто-то из девочек заботливо прикрыл старыми простынями горшки с розмарином по обе стороны двери и аккуратно обвязал их тесемками. Как я и ожидала, дверь была незаперта. Я медленно ее отворила и скользнула внутрь, в теплый густой мрак прихожей. Ведущая наверх лестница была безупречно чистой, на стенах висели семейные фотографии в отполированных до блеска серебряных рамках. Портреты меня удивили: для меня Холмсы были семьей без прошлого, хотя я и понимала, что прошлое есть у всех, и я даже знала некоторые подробности их прошлого – моя мама и Бостон.

Свет падал откуда-то сверху.

Я вдруг поняла, что уже много месяцев не поднималась по лестнице жилого дома. Я забыла, какими скрипучими бывают эти ступеньки. К тому же я все еще была в ботинках. В глубине души я надеялась, что ступеньки заблаговременно известят хозяев о моем появлении. Дойдя до верхней площадки, я стряхнула с плеч пальто.

Сосновый пол в конце коридора был залит ярким светом.

Я прошла мимо закрытых дверей, за которыми, наверное, спали Декка и ее сестры.